—Переночуете на той половине, — он кивает в сторону черного проема двери за мной. — В эту сторону – ни шагу.
Я торопливо облизываю губы и киваю. Согласна на все условия, понимаю, что остаюсь тут на птичьих правах, и лоббировать свои интересы в темноте с человеком, у которого есть оружие, не правильно.
— По последним документам владелец этого сарая - я, — он говорит медленно, размеренно, но довольно хрипло, от чего кажется, что он просто забыл, как правильно проговаривать слова. — Ни в каком суде не докажешь свои права.
Да, я согласна с этим. После той чистки, что устроило правительство, многое сменилось. Кто успел занять чужие владения, зачастую после судов от наследников там и оставались. И еще не известно, как мне будет лучше поступить – жить тут не совсем легально или совсем легально на улице.
— На ночь запирай двери. И не высовывайся из дома при наступлении полной темноты, — предостерегающе тихо говорит он, и у меня от волнения волоски встают дыбом, заставляя кровь бежать быстрее, а сердце – колотиться на пределе возможностей.
— Поняла?
Я усердно киваю головой, но он не смотрит на мою пантомиму. Глядит вниз, на Энка. И морщится при этом так сильно, будто целиком засунул в рот целый, самый кислый лимон…
Подхватываю ребенка на руки, второй хватаюсь за ручки сумки с вещами, шиплю от боли, когда тканевые ручки проезжают по мозолям, раздражая сукровицу.
Я понятливая.
Через мгновение мы с Энком оказываемся в черной большой комнате, заваленной вещами. Я наваливаюсь на дверь и с тягучим скрипом закрываю ее, с радостным изумлением обнаружив тяжелый железный засов. Пусть он заржавел, но все равно после усилия поддается и закрывается, отгораживая нас с сыном от всего мира.
— Ну что, малыш, вот мы и дома, — подмигиваю я ему, не уверенная, правда, что он видит меня в этой кромешной тьме. — Завтра начнем обживаться, а потом постепенно избавимся от этого неприятного соседа.
Может быть, по новым документам он и хозяин дома, но мы – потомки Вэбино. Наши пращуры строили этот дом, поднимали эту деревню внизу, и я уверена, что их кровь каким-то образом поможет и мне, и моему маленькому сыну.
3. Глава 3
Я барахтаюсь в кровати, потому что мне снится этот сон. Впервые за много лет так ярко и сочно, как и все события, произошедшие со мной 20 лет назад…
Как же страшно…Как страшно…
На площади, всегда залитой ярким солнцем и укутанной ароматами луговых трав, сейчас темно и холодно. На деревянной дубовой арене, построенной самолично отцом, стоят несколько мужчин. Их огромные ружья смотрят не вниз, они нацелены на всех жителей небольшой деревеньки. Дула также безжизненно холодны и остры, как и глаза солдат.
Бабушка удерживает за руку и кутает, прячет в складки своей мягкой юбки, неприятно пахнущей полынью. Хочется вырваться и убежать из этого страшного места, от этих страшных людей, которые то кричат, то стреляют в воздух, то молчат, да так жутко, что кровь застывает в жилах.
Ба знает, что я ничего не скажу, что ни единого звука не издам, но все равно второй рукой пытается зажать мне рот, когда на трибуну по скрипящей лестнице поднимается отец.
Его лицо, белая рубашка в крови. Волосы разлохмачены, руки связаны за спиной. Он поднимается медленно, ссутулившись, и каждый шаг его отдается протяжным скрипом несмазанных ступеней в моем замершем сердце. Солдат сзади толкает его в спину ружьем, и отец едва не падает носом вниз. Но в последний момент удерживает равновесие. Чудом остается на ногах.
