Страшного человека нигде не обнаруживается. Вход на второй этаж заколочен, но в дальнем конце коридора я вижу приоткрытую дверь, из которой будто бы ползет темнота. Не могу удержаться, и подхожу ближе.
Странно…У входа – свежие царапины на деревянном полу. Такие, будто пол полосовали ножом. Ножами…
Я заглядываю за дверь и отшатываюсь – узкое горлышко каменного коридора опаляет легкие холодом. Холодом…и страхом…
Отшатываюсь, будто от пощечины. Чернота откидывает меня назад, в смеющийся солнцем день, будто бы я не имею права смотреть в сердце чужой тайны, и я поспешно слушаюсь – сбегаю по коридору назад.
В кухне я нахожу такие же следы запустения, как и везде. Пыль, бардак, паутина на углах. Проверяю водопровод, включив воду в кране, и с удовольствием слышу, как, поворчав, вода, разогнавшись по трубам, плюхается в медную раковину. Тут же освежаю лицо, а после мочу тряпку, набираю теплой воды в эмалированный таз, нахожу тощий веник у стола.
Поначалу немного боязно хозяйничать – а вдруг выйдет этот страшный человек и…
Но, едва только приступаю к уборке, как отмахиваюсь от мыслей о нем.
Мою, скребу, перебираю посуду, отделяя целые тарелки от битого фарфора, и выгружая весь мусор в большую коробку в коридор. Спустя немыслимое количество времени комната меняется, словно по волшебству, и на чистом дубовом столе появляются две чашки с чаем, а на блюдце – овсяное печенье.
Энк с удовольствием вгрызается в нехитрое лакомство. Он еще не совсем проснулся, но глаза уже весело блестят, поглядывая в раскрытое окно, за которым простирается сад и манит приключениями.
— Хочешь поиграть? — сын довольно кивает. И я стряхиваю крошки с его подбородка. — Хорошо, только в пределах моей видимости из окна!
Не успеваю договорить, как он пропадает из комнаты. Только пятки сверкают.
Вздохнув, я снова наливаю в таз теплой чистой воды, полощу тряпку, перебираюсь в комнату, которая стала нашей спальной. Удивительно, но в доме не хозяйничали мародеры, хотя видно, что он много лет стоял практически открытым. Почти вся мебель на месте, в шкафах висят старые вещи хозяев, и я, помедлив, достаю из глубин одного из них вешалку с тонким голубым кружевным великолепием.
Безумно красивое длинное платье, нежный шелк и мягкое плетение изящного кружева делает его практически невесомым. Интересно, кто носил его? Кому оно принадлежало? Прикладываю к себе и смотрюсь в зеркало. Голубой красиво оттеняет мои большие синие глаза, очень подходит к жгучим черным волосам. И если бы взгляд был не таким затравленным, синяки под глазами от бессонных ночей – чуть поменьше, и лицо не таким изможденным, держу пари, это платье сделало бы меня настоящей красавицей.
Мне бы очень этого хотелось. Кажется, я совсем забыла каково это – быть женщиной, а не бронетанком, который идет вперед несмотря ни на что.
Вздохнув, я откладываю его в сторону.
Неужели этот дом когда-то принадлежал мне? Нам – семье Вэбино? Качаю головой. Дом молчит, кряхтит половицами на все изменения, которым я его подвергаю.
Дотронувшись до бедра, где уже сходит на нет огромный фиолетовый синяк, я думаю о том, что рада, что не сказала мужу о своем наследстве. Что сохранила его в тайне, и потому сейчас у меня есть шанс на вторую жизнь.
Вдруг со стороны дороги доносится автомобильный клаксон. В ужасе встрепенувшись, бегу на звук, и только увидев знакомый зеленый пикап, выдыхаю.
