Больше Трёх - страница 4

По сути, сегодняшний я – лишь оболочка или тень, которой удалось временно вырваться из захватов Страха и пересечь значительный отрезок жизни, сев за написание книги. Не удивлюсь, если прямо сейчас меня захватит какое-то воспоминание и заставит проживать себя вновь и вновь, будто все произошедшее со мной в детстве снова стучится в двери, которые вот уже много лет заперты на замки. Я отнюдь не стремлюсь к переживаниям и не жалею себя, однако эти воспоминания настолько всеобъемлющи, что я чувствую себя так, словно мне на голову надели шлем от скафандра, который в считанные секунды растворяет Сознание в проблемах, а сам я при этом будто смотрю на мир сквозь мутное цилиндрическое стекло. Эти ощущения сродни заплыву в смердящем болоте, у которого не видно берегов, и у тебя есть только миг на то, чтобы вынырнуть и вдохнуть не очень чистый воздух, разлитый над поверхностью, и сразу же погрузиться обратно. В привычную черноту.

Самое первое воспоминание неустанно напоминает, как ко мне относились наедине и как меняли свое отношение, стоило посторонним оказаться рядом. Это воспоминание очень точно иллюстрирует наши отношения с матерью, которые строились на самой простой и, пожалуй, самой обидной модели – попытке казаться хорошей для всех, кроме собственного сына. По моему мнению, именно это воспоминание, пусть даже неполное и обрывчатое, словно фотовспышками вспыхивающее в Сознании, задает вектор дальнейшему повествованию. Помню, как захожу в ванную комнату, в которой стояли большая чугунная ванна с высокими бортами и рукомойник и как мама снимает на камеру мои утренние процедуры. Кажется, шел 1997 год, и в ходу были большие камеры с пленочными кассетами VHS. Снимая меня, мать наверняка хотела оставить хорошее воспоминание. Отчетливо помню, как мягко она просила меня умываться двумя руками, чтобы хорошо звучать на записи.

Мое детство почти ничем не отличалось от детства других детей того времени, когда самое большее, чем мог похвастаться ребенок, – это немного карманных денег, которых, если поднакопить, хватало на что-то съедобное из магазина рядом с домом. Родился я в 1994 году, в достаточно непростой период как для моей семьи, так и для страны и города в целом. Размышляя над тем, с чего лучше начать: с семьи или с описания города, думается мне, что стоит все-таки начать с семьи, так как именно с ней связаны все самые насыщенные и объемные воспоминания. По моему мнению, именно семья породила первоначальный слом, в ещё формирующейся психике Ребёнка.

Самые первые эмоции, легшие в основу пугающих воспоминаний, связаны с матерью. Моя мать довольно простой человек. Родившаяся в деревне, в школьные годы дравшаяся с мальчишками, а после школы уехавшая поступать в город на престижную в то время профессию, сейчас она работает по своей специальности, в той же должности, на которую училась. Ее любят на работе, высоко ценит руководство и в целом никаких нареканий у нее нет, по крайней мере, я не могу припомнить, чтобы ее профессиональные качества осуждали при мне. Ее профессия носит социально-ориентированный характер, направленный на непосредственную помощь другим людям. При ее поддержке и под ее наблюдением выросло не одно поколение людей, которые так же, как и их родители, ведут своих повзрослевших детей именно к ней.

Я хорошо помню, как люди приходили к нам домой и спрашивали, здесь ли живет «такая-то, такая-то», называя ее по имени-отчеству, и я, отвечая утвердительно, без опаски открывал дверь. Стоя на пороге, пришедшие просили о незамедлительной, безотлагательной помощи, приводя весомые аргументы в пользу ее оказания. Моя мать всегда откликалась на просьбы других людей, даже если они приходили посреди ночи и просили пройти с ними несколько кварталов. Она всегда была готова помочь и этим отличалась от остальных, которые, в свою очередь, не отвечали ей такой же сердобольностью. Потому что, когда она шла за какой-либо помощью к ним, то, как правило, не получала ее, слушая лишь обещания или сбивчивые оправдания. Тем не менее свою помощь она продолжала оказывать.