Больше Трёх - страница 6

Пока мы не перешли к подробному описанию моей семьи, поясню, что понятие «родители» в данной книге носит образно-собирательное значение, не имеющее отношения к привычному представлению о родительстве. Я использую его лишь для удобства изложения и, надеюсь, на понимание.

Раз мы оказались в квартире у запертой двери и смолкшего телефона, предлагаю рассмотреть условия, в которых моя семья проживала в тот момент. Квартира была однокомнатной, с обоями мягкого, серо-металлического цвета и текстурным рисунком, напоминающим большие сферы, охватывающие пространство от пола до потолка. Единственную комнату с утра до вечера заливал солнечный свет, время от времени привлекая внимание к поднимающимся от дивана тонким струйкам бельевой пыли, а пузатый телевизор с изогнутым экраном и накренившейся вбок антенной, разогревшись к вечеру от полуденных солнечных лучей, возмущенно щелкал не желающей остывать черной глянцевой крышкой. Несколько изношенный и загибающийся линолеум аккуратно прикрывали два шерстяных ковра с диковинным восточным узором и бахромой. Даже спустя десятилетия они не потускнели и радовали маленького меня яркостью красок, напоминая небольшую домашнюю радугу. А к вечеру, когда солнце уходило в закат, тени от поднявшихся шерстяных ворсинок образовывали на полу холмистые узоры, складываясь в диковинный рельеф непознанной планеты. Если небо было безоблачным, то шторы с золотистыми вставками разгорались от падающих лучей, а серая ткань, в которой вставки были вышиты, неспешно колыхалась от ветра, периодически залетающего в открытую форточку.

Все это в совокупности создавало некий чарующий эффект, казавшийся мне настоящим волшебством. Дом, в котором находилась наша квартира, располагался на окраине города, так что, пройдя всего десять минут, можно было дойти до конца населенного пункта и попасть в область. Район в целом был неплохим, с обустроенными дорогами. Люди, жившие там, были добрыми. Даже те, у кого имелись порицаемые социумом зависимости, никогда не обижали детей (по крайней мере, публично), даже если те звонили в дверь и убегали или, скажем, поджигали высохшую траву под балконом кого-то из жителей района. Думаю, этот район отлично подходил как для жизни с детьми, так взрослым. Прожив в нем достаточно долго, я полюбил это место и стал воспринимать его как нечто свое, родное. Даже сейчас я иногда бываю там, временами навещая мать, и, думаю, приеду туда еще не раз. Естественно, за эти годы район несколько изменился. Что приятно – в лучшую сторону. Появились хорошие спортплощадки, тротуары, парковочные места; около песочниц уже почти не распивают алкоголь да и в целом инфраструктура заметно шагнула вперед, словно с моего детства прошло не двадцать пять, а целых сто лет.

Из ближайших родственников у меня была только мать. Отца своего я никогда не знал. Думаю, биологически он все-таки был, однако мать никогда не упоминала при мне ни его имя, ни о нем в принципе. Другие люди, приходившие к нам в гости, так же не давали никакой информации. Зато в вышеописанной квартире, которая хоть и была однокомнатной, но при этом имела раздельный санузел, проживало сразу три человека – непосредственно автор этой книги, тогда еще ребенок, моя мать и совершенно чужая женщина, не приходящаяся нам родственницей. На этом моменте давайте остановимся подробнее.

Как я уже упомянул ранее, биологический отец у меня где-то был, но говорить про него было не принято. В раннем детстве мне удалось найти одну фотографию, которая, судя по всему, была сделана на паспорт (по крайней мере, она была подходящего формата), и на ней был изображен очень похожий на меня мужчина, одетый в военную форму. Время от времени я подходил к этой фотографии, пристально всматриваясь в неулыбчивого мужчину. В его глаза, лоб, волосы и так далее. В тот момент мне еще показывали фотографии деда в молодости, и он был отдаленно похож на этого мужчину, однако качество снимка оставляло желать лучшего и понять точно, кто изображен на снимке не удавалось. Взгляд у мужчины был достаточно добрый и открытый, он смотрел на меня из-под густых бровей с сожалением и легкой грустью, не принуждая уйти, но и не прося остаться подольше. Поскольку я подходил к фотографии слишком часто или поглядывал в угол, в котором лежал снимок, мать вскоре убрала его и, к сожалению, так больше и не достала.