– Слушай… мне просто было скучно ехать в одиночку. Я подумал – раз у меня теперь всё можно, почему бы не сделать тебе мозги и способность говорить.
– Ну пипец, поздравляю. Ты создал меня, теперь расхлёбывай. Я уже пять минут думаю, как выбраться из этого уазика на стероидах и вернуться в цивилизацию.
– Это Порше Панамера, между прочим.
– Да хоть Паганини. У меня шерсть электролизует сиденье.
– Ну извини, что не лимузин.
Он огляделся, затем снова посмотрел на меня. Его взгляд стал подозрительно серьёзным.
– Так. Кто такая Пайка? И почему мы удираем в сторону Бреста так, будто за нами Росгвардия с кувалдами и желанием поговорить?
– Еще это имя. Пайка. Как будто кто-то назвал так страшного канадского сфинкса.
Я вздохнул, нажал на кнопку зажигания, и машина мягко загудела, будто знала – сейчас поедем, будет жарко.
– Это… история, Григорий. Длинная. Полная страсти, ошибок и… воровства.
– Как и вся твоя жизнь, по сути.
– Ну… да. Значит так, слушай: Пайка – певица. Не просто певица, а вулкан в ботфортах. У неё пропал брелок. Волшебный. Исполняет желания. Я его подобрал. Чисто случайно. Случайно посмотрел, случайно положил в карман, случайно загадал себе iPhone, одежду, тебя… говорящего.
– Стоп. Я – «случайно»?
– Ну я хотел себе говорящего кота! Чтобы не скучно. Только, ну, не обычного. Чтобы умный, с характером, и чтобы мог диалог поддержать.
– И вместо кота ты получил трёхкилограммовый сарказм на лапах. Молодец, гений. Ну ладно, раз уж ты создал монстра – объясни, с кем мы в конфликте.
– С ней. С Пайкой. Если она найдёт нас – всё, хана. Причём не сразу, а с песней и хореографией.
Григорий зажмурился, открыл глаза и спросил:
– И ты решил не извиниться, не объяснить, а просто угнать меня в Евросоюз, как какого-нибудь… контрабандного Винни-Пуха?
– Да.
Он посмотрел в окно. Подумал. Потом сказал:
– Ладно. Окей. Будем считать, что это моё перерождение. С этого момента зовите меня… хм… Григориан.
– Чего?
– Григориан. Так звучит. Широко. Как будто я пью капучино в Милане и шлёпаю по лапам официанта за плохой крем-брюле.
– Нихрена, ты Гриша…Гришка. Понял?
– Григориан!
– Ладно, Григориан. Пристегнись. У нас впереди таможня, граница и, возможно, ещё много людей, которые будут спрашивать, почему кот разговаривает. Так что на людях веди себя естественно и не болтай попусту. А то люди начнут пачками в психушку обращаться. Не шуточное дело – говорящий кот.
Он лизнул лапу, поправил шерсть, обернулся ко мне и невозмутимо ответил:
– Скажи им, что я из России. Тут такое бывает.
И мы оба заржали в голосину.
ГЛАВА 7 «НУ, и КТО ТУТ КРУТОЙ?»
Пайка сидела на подоконнике, как кошка, выдрессированная играть злодейку в бондиане. Она грызла ноготь, смотрела в одну точку и напоминала взведённую пружину, которую скоро раздастся по стеклу, а потом – по Бобу.
Боб стоял у стены, с планшетом, глазами хакера, привыкшего искать смысл в бинарном коде, но сейчас безнадёжно терявшегося в женщине, которой не хватает одного "да" до термоядерного "бах".
– Значит, Смирнов? – уточнил Боб, старательно делая умное лицо.
–Смирнов, мать его— Пайка говорила сквозь зубы.
– Сбежал. В неизвестном направлении.
– Да ты гений, Боб.
Он щёлкал по экранам: спутники, камеры, дроны – всё бессмысленно. Смирнов исчез, как свежая мысль после трёх стопок.
– Я не понимаю, зачем он это делает. Что он знает? Кто он вообще такой?
Пайка хмыкнула. Протяжно. Слишком многозначительно. Но ничего не сказала. Ты не поймёшь, Боб. Ты – человек фактов. А тут… дело личное. И магическое.
