Господи, не хватало еще теории заговоров против своих же друзей строить. До чего докатился…
– Альбе-е-ерт, – ткнул в меня пальцем Мика. – Альберт, ты что, снова уснул?
– Нет, – вздрогнув, ответил я. – Просто задумался, а что?
– Ил выходит, помаши ему ручкой.
Я посмотрел в окно: от красивых домиков центра не осталось и следа – теперь повсюду торчали многоэтажки. Среди них, цветастых переростков, еще проглядывалась слегка сгорбленная фигура Ила, неторопливо ускользавшая во двор. Он уходил, не глядя нам вслед, будто герой пафосного боевика. Не хватало лишь заката или взрыва…
– А что Крот? – спросил я, когда машина отъехала.
– Он уже вышел. Обиделся на тебя, кстати. Сказал, что такие друзья, которые не хотят с ним даже попрощаться, ему не нужны.
– О боже, – усмехнулся я. – После такого только в петлю.
– И не говори, – натянуто улыбнулся Мика.
– А ты чего сам не вышел? Тебе же раньше всех.
– Да знаешь, не тянет сегодня домой. Решил до дачи доехать, о жизни подумать.
– Проблемы с подписчицами?
– Ага. Типа того.
Дальше продолжать я не стал. Было заметно, что Мика не особо настроен на разговоры. Хоть он и улыбался и даже немного юлил, на его лице, в уголках губ и глаз, отражалась едва уловимая печаль. Те усмешки, ухмылки – всего лишь защита, понял я. Баррикады, за которыми он спрятал настоящие чувства. Такие люди, как Мика, не привыкли показывать свое истинное лицо, особенно если это лицо чем-то омрачено. Может, его тоже терзал «несуществующий» Японец, кто знает?
Но, так или иначе, размышлять об этом мне уже не хотелось. Я попытался было вновь сопоставить все факты, посмаковать их, но мысли мелким бисером рассыпались по голове. Вместо них нахлынула толпа воспоминаний. Мамины руки, одиннадцать лет в школе, первый секс по пьяни, смерть отца… Интересно, если папочка видит меня, то о чем думает? О том, что его сын олух? Или о том, что не уделял мне должного внимания? Сложно сказать. Этого человека я, в принципе, почти не знал. Те пятнадцать лет, что он существовал рядом, никак не отразились в моей жизни. Он где-то был, чем-то занимался, но для меня он именно существовал. Мама частенько рассказывала мне, что его считали хорошим человеком, почитали, говорили, какой он замечательный ученый, что его статьи очень востребованы, а выступления всегда конспектируют, но мне-то, спрашивается, какая от этого польза? Мне-то какая польза, если ребенку нужен отец, а не ходячая энциклопедия или кошелек? Плевать, что сейчас, благодаря ему, я почти бесплатно учусь в вузе, где он преподавал, плевать, что благодаря его наследству можно не работать еще лет десять и жить довольно-таки неплохо, – плевать. Мне ведь нужно не это, мне нужно совсем другое. Мне нужен отец. А его нет. И не было. Точка.
И даже вспоминать теперь как-то противно… Конечно, говорят, мол, о мертвых либо хорошо, либо никак, но знаете ли, сложно прислушиваться к мудростям, когда человек, причем такой близкий для тебя человек, был не то чтобы предателем, а того хуже – пустым местом. Пустым местом, которому не просто следовало заполнять пространство вокруг, но и наполнять его смыслом. Пустым местом, от которого и требовалось-то изредка интересоваться ребенком и женой, ходить с ними в идиотские парки или театры. Пустым местом, которое только и делало, что утыкалось в ученые книжонки, статьи, монографии и рявкало на все, что движется рядом. Пустым местом, которое… Да к черту! Я ненавижу его! Ненавижу все, что хоть как-то с ним связано! Ненавижу профессоров! Ненавижу науки, университеты, журналы! Ненавижу парты, доски, маркеры, занятия!
