- Правнук, - кивнул Никса, - сын Анны
Алексеевны Перовской.
- Стоп! – прервал Саша. – Как ты
сказал? Перовской?
- Да, - кивнул брат. – Анны Перовской.
Что тебя так удивило?
- Никса, что за род «Перовские»?
Никса перевел взгляд на Рихтера.
- Это дети Алексея Кирилловича
Разумовского, - сказал Оттон Борисович. – У него под Москвой имение Перово.
Отсюда фамилия.
Саша привык к тому, что Перово – это
район Москвы. Да, города растут быстро.
- А почему не Разумовские? –
поинтересовался Саша.
Рихтер посмотрел на Никсу.
Оттон Борисович опустил глаза и
вздохнул.
- Официально они воспитанники, -
сказал брат.
- Понятно, - усмехнулся Саша, -
бастарды значит. Давай уж называть вещи своими именами. А мать кто? Прекрасная
свинарка?
- Мещанка, - сказал Никса. – Я не
помню фамилию.
- А нет ли в роду Перовских женщины по
имени «Софья»? – спросил Саша.
- Зачем тебе? – удивился Николай.
- Где-то я слышал это словосочетание
«Софья Перовская», - объяснил Саша.
Рихтер задумался.
- Есть, - наконец, сказал он. – Одна
из сестер Анны Алексеевны. Но она давно княгиня Львова.
- А еще? – не унимался Саша.
Оттон Борисович пожал плечами.
- Я не знаю, - признался Никса.
Их разговор прервало возвращение
библиотекаря. С ним был лакей, он и нес книги, которые водрузил на стол двумя
симпатичными стопочками.
- Пустили козла в огород, -
прокомментировал Саша.
Когда в Перестройку книги появились в
магазинах, он имел привычку спускать на них всю стипендию. Закупался где-нибудь
в «Москве», «Прогрессе» или «Молодой гвардии», приносил домой сумками,
складывал на стул перед креслом и с наслаждением просматривал одну за другой.
Но таких инкунабул с золотыми обрезами
у него еще не было. Начал с французских и немецких, они были самыми старыми и
роскошными, даже не в коже, а в сафьяне. Но насладившись обложкой и первыми
страницами, почти сразу отложил: это будет работа, а не удовольствие.
И взялся за скромненький учебник
Ленца.
За первую половину октября, выучив
мерзкие золотники и фунты, на 4-5 по физике он уже вышел, так что пора было
подавать записку про метрическую систему. Но что его ждет дальше? С механикой
было все в порядке. Зато потом начиналась термодинамика, а в термодинамике у
Ленца был теплород.
И Саша тяжко задумался о том, что же
он будет делать с теплородом.
Честно говоря, про великого ученого он
думал лучше.
- А у вас нет более современного
учебника физики? – спросил он Жилля.
- Не-ет, - проговорил библиотекарь. –
Это самый последний.
Тут Никса прыснул со смеху. Никакого
отношения к Ленцу его веселье не имело. Брат читал Рабле на французском.
По дороге в Китайскую деревню Саша еще
успел поспрашивать про Алексея Константиновича.
- «Мысли и афоризмы» Козьмы Пруткова
изданы? – спросил он.
- Отдельной книгой нет, - ответил
Рихтер, - но выходили в «Современнике» несколько лет назад.
- А «Проект о введении единомыслия в
России»? – поинтересовался Саша.
- Что? – переспросил Никса. –
«Введение единомыслия»?
- Ага, - кивнул Саша. – Проект. Вроде
записки государю. Единомыслие – совершенно ведь необходимая вещь.
- Я не видел, - улыбнулся Оттон
Борисович.
- Значит, путаю, - вздохнул Саша.
- Но остроумно, - заметил Никса.
- Еще бы! – сказал Саша. – Я был
совершенно уверен, что это Козьма Прутков. А исторические романы граф пишет?
Никса пожал плечами.
- Пишет, - пришел на помощь Рихтер. –
Точнее один роман. Даже читал отрывки в каких-то гостиных.
