- Иоанн Васильевич считал, что
поражение под Невелем – следствие сговора с врагом, - заметил граф. – У
Курбского был численный перевес почти в четыре раза.
- Зависит от того, кто был в обороне,
- сказал Саша. – И от рельефа. Так что всякое могло быть. Виновен Курбский или
нет, но это первый русский либерал, первый человек, который заговорил о
гражданских правах. Мое любимое: «Почто затворил свое царство, аки твердыню
адову».
- «Почто, царь, отнял у князей святое право отъезда вольного и царство
русское затворил, аки адову твердыню…», - уточнил Толстой.
- Я по
памяти цитирую, - признался Саша.
- Вы
читали переписку Грозного с Курбским, Ваше Императорское Высочество? – спросил
граф.
-
Конечно! – сказал Саша. – Как это можно не читать? Это же абсолютный мастрид!
– Саша
очень любит англицизмы, - заметил Никса.
- Мы поняли, - кивнул Алексей
Константинович. – Между прочим, в последние годы царствования вашего дедушки,
тоже было сложно выехать.
- Хорошо, что вы об этом сказали, -
вдохнул Саша. – Я не знал.
И посмотрел на Рихтера.
- Да, - кивнул Оттон Борисович. – Цены
на паспорт для выезда на лечение подняли до ста рублей.
- А просто для выезда заграницу – до
250-ти, - уточнил граф.
- Ничего себе! – сказал Саша. – Это же
годовое жалованье титулярного советника!
- А одному богатому курляндцу,
просившемуся на воды, государь Николай Павлович объявил, что и у нас в Отечестве
воды есть, - добавил Толстой.
- Он и уволить со службы мог, -
сказала Софи. – Как сына князя Долгорукова, который пытался выехать заграницу
для поправления здоровья: «совершенно разрушенного».
- Остроумно, - хмыкнул Никса. – Как
можно служить с совершенно разрушенным здоровьем?
- Логично, конечно, - согласился Саша. – Но
жестоко. Если ты строишь твердыню адову на земле, жди молнии животворящей с
неба. Самое обидное, что тебе забудут все то хорошее, что ты сделал до этого. И
в историю войдешь совсем не тем, кем бы тебе хотелось.
- Не забудут! – сказал Никса. – Ни
свода законов, ни усмирения холерного бунта, ни первой железной дороги!
- Мне бы тоже этого хотелось, но…
Ладно не будем об этом! Вернемся к Иоанну Грозному. Честно говоря, его ответы
мне не нравятся. «Я – царь, а значит, мне все можно» - единственная мысль,
которую я там уловил.
- Скорее: «всякая власть от бога», -
заметил Рихтер. – А потому противится царю, значит противится богу.
- От бога? – спросил Саша. – Конечно,
все от бога. Но еще от купцов новгородских, которые позвали Рюрика свои
капиталы защищать.
- Капиталы защищать? – спросил Никса.
- А тебе никогда не казалась странным,
что Новгород позвал Рюрика «княжить»? – спросил Саша. – «Придите и владейте
нами»? «Приди с дружиной и защити нас от ворогов и разбойников» мне кажется
более реалистичным. Рюрика со товарищи просто наняли, как всякое наемное
войско. И только его потомки все поставили с ног на голову. Вече еще долго с
князем не особенно считалось. Пока Иван Третий не покорил Новгород. И пока Иван
Грозный не разорил его. Так что с наемниками связываться чревато: чья армия –
того и власть. Надеюсь, я никого не обидел? В этой комнате Рюриковичей нет?
- Видимо, нет, - сказал Толстой. – Но
Иоанн Васильевич обосновывал святость своей власти не тем, что он потомок
Рюрика, а тем, что он потомок Владимира Святого.
- Притянуто за уши, по-моему, - сказал
Саша. – У нас не теократия. В любом случае, Романовы – выборные, и аргументы
Ивана Грозного нам совсем не подходят. Я сейчас набрал в библиотеке
монархических конституций. Хочу понять, как монарх, источник власти которого
наследственное право, может уживаться с парламентом, источник власти которого
народ. Но источник власти нашей династии – тоже народ, точнее Земский собор.
