Царь нигилистов - 3 - страница 4
- Не из эпохи Ивана Грозного? – спросил Саша.
- Да, - кивнул Оттон Борисович.
- А название не помните?
Рихтер помотал головой.
- Ладно, я сам у него спрошу, - пообещал Саша.
- А еще Алексей Константинович увлекается спиритизмом, - сказал Никса.
- О! – усмехнулся Саша. – Буду знать.
- А воспитывал графа его дядя Алексей Алексеевич Перовский, писавший под псевдонимом «Антоний Погорельский», - добавил Рихтер. – Может быть, помните сказку «Черная курица, или Подземные жители»?
- Конечно, - кивнул Саша. – Про мальчика, которые ничего не учил, но все знал.
Сказка неожиданно показалась актуальной.
- Погорельский написал эту сказку для племянника, - продолжил Оттон Борисович. – Говорят, что в детстве у Алексея Константиновича была уникальная память.
- Эйдетик? – спросил Саша.
- Что? – удивился Никса.
- Это не от слова «эйдос»? – предположил Рихтер. – «Образ»?
- Конечно, - сказал Саша. – Никса, учи греческий. Эйдетик словно фотографирует действительность и создает ее образ в памяти.
- Вот, например, Сашка, - заметил Никса, - который никогда не учил греческий, но знает.
- А кто такая Софи? – поспешил Саша перевести разговор на другую тему.
- Миллер Софья Андреевна, - сказал Рихтер. – Урожденная Бахметева. Они с графом…
- Живут вместе, - закончил Саша за замешкавшегося Оттона Борисовича.
Судя по всему, Алексей Константинович свято чтил традиции предков.
– А Миллер по мужу? - спросил Саша.
- Да, - кивнул Рихтер.
- А он жив? – спросил Саша.
- Да, но не дает ей развода.
- Мне она не показалась особенно красивой, - заметил Саша.
- Зато очень обаятельна и знает четырнадцать языков, - сказал гувернер.
- О Боже! – изумился Саша. – Клеопатра! Мне с моим плохим французским и никаким немецким остается только посыпать голову пеплом.
Граф уже вышел их встречать и ждал у входа в свой маленький китайский домик.
А Саша думал о его родственниках Перовских. Те или не те?
Они расселись за столом. Софья Андреевна разливала чай.
На прекрасную свинарку госпожа Миллер походила меньше всего: и не прекрасная, и не свинарка.
На столе присутствовало варенье, конфеты, мармелад и коломенская пастила.
- Мой брат ваш большой поклонник, граф, - начал Никса.
- Да! – кивнул Саша, утаскивая пастилу, которая восхитительно пахла яблоками. – «Многие люди подобны колбасам, чем их начинят, то и носят в себе» - это гениально. Это все, что нужно знать о государственной пропаганде.
Толстой счастливо заулыбался.
- Вы читаете наши журналы? – спросил он.
- Иногда, - сказал Саша. – Козьму Пруткова читал конечно. И некоторые ваши стихи мне очень нравятся. «Василий Шибанов» в первую очередь.
И тут Саша понял, что не успел спросить у Никсы с Рихтером, опубликовано это стихотворение или до сих пор ходит в списках.
Но Толстой был доволен.
- Только там концовка слишком однозначная, - заметил Саша. – Верность Василия Шибанова прекрасна, но и роль Курбского в истории к измене не сводится. Он же не просто так в Литву сбежал. Если полководцу грозит казнь за военные поражения, от него трудно ждать преданности. Не справился? Сними, поставь другого. В конце концов, это не только его вина, это твоя ошибка. Кто людей подбирает?
- Покойный государь тоже так считал, - задумчиво проговорил Толстой.
- Не сомневаюсь, - сказал Саша. – Чем больше узнаю о дедушке, тем больше его уважаю. Казнить за неудачи – это форма самооправдания: я всегда прав, а они – изменники.