Часть и целое - страница 7

Варя сидела на диване, по-птичьи завернувшись в одеяло.

– Нет, врачи проверяли, сказали, что это не эпилептические припадки. Они начались, когда мне было лет десять. Родители тогда еще не забрали меня из батора, – она поднесла чашку к губам, отпила немного.

Она упомянула усыновление так, как будто Олег должен был знать, что она приемная. Как будто это был очевидный факт.

– В том году умерла моя младшая сестра, родная. Настя. Вскоре после этого я первый раз упала.

– Что случилось с твоей сестрой? – как можно мягче спросил.

Варя слегка передернула плечами, глубоко вдохнула. Потом все-таки ответила:

– Она заболела.

Дальше расспрашивать Олег не стал.

– Батор, кстати, столичный был, и в метрике так написано. Но больше я в Столице не была. Отец не может надолго уезжать, да и не хочет. Считает, что где родился там и пригодился… Честно говоря, – добавила она осторожно, – он, думаю, не очень рад этой вашей инициативе.

– Да, это почти везде так. Чем дальше от транспортного сообщения, тем больше люди в себе замыкаются. Куда ни приеду, везде одно – нам не надо чужих, нам и так хорошо, – Олег был рад перевести тему.

– А вы? Не прислушиваетесь?

– Это не мне решать, и не им.

В ту ночь Варя осталась спать у него, с боем Олег заставил ее лечь на кровати. На его вопрос не станут ли родители волноваться, она отмахнулась: привыкли.

Варвара мало рассказывала о себе, избегала вопросов о детстве, почти не говорила о родителях. Зато долго, с удовольствием рассказывала, как училась у Николая, жадно слушала рассказы Олега об искусстве, о его путешествиях. Однажды робко спросила об Академии, и потом уже расспрашивала о ней постоянно.

– Варь, – он не уследил, в какой момент она превратилась просто в Варю, – тебе надо попробовать поступить. У тебя и способности есть. Переедешь в Столицу. У художников отличная стипендия, на что жить тебе точно будет.

Она отмахивалась, говорила, что отец не пустит, но потом сама снова и снова возвращалась к этой теме.

Варя отвела его к остаткам дома Архипова, черным и скорбным, а потом в гости к Галине. Старушка напоила их чаем, угостила пирогом с крупными, восхитительно кисловатыми вишнями. Олег расспросил почти глухую и оттого еще более разговорчивую Галину о том, что удалось сохранить от музея. Галина сначала отнеслась к нему настороженно, поглядывала взволнованно на Варвару, но потом оттаяла и вынесла из подпола пыльную коробку с кистями, старой палитрой и двумя покусанными временем тетрадями. У Олега при виде коричневых, плотно исписанных страниц сердце скакнуло к горлу, забилось там сильно и часто. Продавать сокровище Галина отказалась, но разрешила взять на время.

– Когда музей новый сделают, отдам в дар – а сейчас, уж извините, не могу.

Они шли, наступая на пятки собственным теням по прогретой пыльной дороге. Варя весь день была какой-то странной, что-то в ней неуловимо изменилось, но Олег не мог точно подметить, что.

– Скажи, а что нужно, чтобы наверняка Краевск выбрали для развития?

– Обычно, если картины удается найти, то городу автоматически присваивают статус подлежащего развитию, – почти на автомате ответил Олег, мыслями уже погруженный в дневники.

Варя задумчиво кивнула.

Стоял светлый летний вечер, Олег почти закончил второй дневник. Варя сидела рядом, поближе к свету и работала над карандашным наброском – она часто стала приходить к нему, после того, как укладывала спать своих многочисленных братьев. Олег увязал между размашистых, нервных строчек. Записи Архипова становились все более сбивчивыми: приближалось время первых потрясений, он чувствовал, что надвигается что-то нехорошее, но прямо об этом не писал, хотя Первые Потрясения обычно фиксировали достаточно подробно. Варя потянулась к скальпелю, начала затачивать карандаш. «Дни начинают растягиваться, чувствую, что увязаем. В ячейке уверены, что тянуть более нельзя. Выступать решили завтра же.» Петля у «з» затянулась. Олег сверился с датой. Все сходилось. Архипов не был жертвой Потрясений, он был одним из Возмутителей. Как мог автор такого чистого света, такой мерцающей нежности быть среди тех, кто кровью окрасил улицы?