«Вхожу в контакт с архивом, – сообщила АУРА. Ее голос был фоном, частью его расширенного сознания, как приборная панель у пилота. – Уровень повреждения данных – 7,3%. Структурная целостность – 89%. Обнаружены остаточные следы защитной системы „Цербер 3.0“. Система неактивна, но ее подпрограммы могут вызвать каскадные ошибки при неосторожном доступе».
– Понял, АУРА. Обходим «Цербера» по протоколу «Тихий шаг». Мне не нужны сюрпризы.
Он аккуратно, как сапер, протянул нить своего сознания к внешней оболочке архива. Он нащупал «шов» – место, где пакеты данных были запечатаны. Это была деликатная работа. Слишком сильное давление – и архив мог схлопнуться, превратившись в нечитаемую кашу. Слишком слабое – и он бы вечность скользил по его поверхности.
Он нашел уязвимость. Старый порт доступа, который инженеры «Гелиоса» забыли закрыть. Он проник внутрь.
Мир изменился. Он оказался в гигантском, безмолвном соборе. «Колонны» из системных журналов уходили в бесконечную высоту. «Витражи» – это были матрицы финансовых отчетов, переливающиеся всеми оттенками зеленого. Воздух был плотным, пахнущим пылью и остывшим кремнием. Здесь, в отличие от бурного внешнего Моря, царил покой. Покой кладбища.
Его задача – найти логистический манифест за конкретный цикл. Он начал просеивать данные, отбрасывая ненужное. Бухгалтерские отчеты, личные дела сотрудников, протоколы совещаний, чертежи… Миллионы и миллионы файлов, историй, жизней, сведенных к нулям и единицам. Он был некромантом, ищущим один конкретный скелет в гигантском склепе.
Час проходил за часом. Его реальное тело в кресле было неподвижно, но его разум проделывал титаническую работу. Он был полностью поглощен процессом, его сознание работало как идеальный, отлаженный механизм. Он уже почти нашел то, что искал – массивный, но сильно поврежденный файл с нужной маркировкой.
Именно поэтому он это заметил.
Это была не ошибка в коде. Не поврежденный файл. Это была… нота. Одна неверная, чужеродная нота в идеальной заупокойной симфонии данных. Что-то, чего здесь не могло, не должно было быть.
Маленький, мерцающий пакет информации, который не принадлежал архиву «Гелиоса». Он был зашифрован по совершенно другому, незнакомому ему протоколу. И он ощущался… теплым. Живым.
Любой другой дата-археолог проигнорировал бы его как случайный мусор, прилипший к архиву. Но Каэл был перфекционистом. Аномалия требовала изучения.
Он осторожно изолировал пакет от остального массива и потянулся к нему, чтобы изучить.
И в тот момент, когда его сознание коснулось пакета, он взорвался. Не данными. А чувством. Чистым, концентрированным, дистиллированным чувством.
Солнечный свет на ее лице, такой яркий, что она щурится. Веснушки на переносице, которые она ненавидела, а он обожал целовать. Смех, похожий на звон маленьких серебряных колокольчиков, когда он сказал какую-то глупость про кофе.
Ее голос, не просто звук, а вибрация у него в груди: «Просто помни, что я люблю тебя. Несмотря ни на что. Обещаешь?»
Это было воспоминание. Его собственное. Сегодняшнее. Утреннее.
Но оно было искажено. Пропущено через какой-то странный, усиливающий фильтр. Оно было слишком ярким, слишком четким. Гиперреальным. Как отретушированная фотография, которая красивее, но менее правдива, чем оригинал. В нем отсутствовали мелкие, несовершенные детали настоящего воспоминания: пылинки, пляшущие в солнечном луче, едва заметная усталость в ее глазах, фоновый шум городского трафика за окном. Это была идеализированная, стерильная копия.
