Собравшиеся слушали молча, с горечью признавая правоту своего командира, готовые броситься в бой по его приказу. Они громко выразили свое согласие и вскинули руки вверх в едином приветствии.
Квинт стоял рядом, слушал, затаив дыхание. Он был горд и счастлив, что присутствовал на этом собрании. Предвкушая будущие сражения, мечтал о славе и почете. В этот момент он впервые пожалел, что не Марк Флавий был его родным отцом.
Легионы Антония и Флавия сумели переправиться в Грецию только в априлисе[5]. Уже на месте Флавий оценил сложившуюся ситуацию: оба противника располагали внушительным войсками, но ни один из них не стремился первым вступать в бой. Помпей, обладая численным превосходством, считал, что время на его стороне. Цезарь, ожидая подкрепления, провел ряд маневров, улучшив стратегическое положение, но вскоре начал испытывать сложности со снабжением. Status quo сохранялся на протяжении нескольких месяцев.
Долгожданная встреча диктатора с легатами и обсуждение дальнейших планов проходила в палатке Гая Юлия.
– Итак, – начал он. – В лагере противника почти сто тысяч человек, но их боеспособность значительно уступает нашей. В нашем распоряжении почти тридцать пять тысяч опытных, закаленных в боях солдат, но мы столкнулись со значительными трудностями с доставкой провизии. Часть войск я направлю в Македонию, Фессалию и Этолию[6], чтобы поддержать союзные общины, оставшиеся займутся укреплением позиций.
Будучи не только талантливым, но и уверенным в себе полководцем, Цезарь не спрашивал совета, а лишь излагал собственное видение ситуации. Антоний и Флавий согласились с ним.
***
Нет, не таким представлял себе этот поход Квинт. Сначала изнуряющие тренировки в Брундизии, от которых болело все тело, теперь непрекращающееся строительство укреплений, которые с трех сторон окружили лагерь Помпея. Война приобрела затяжной характер. Противники неделями вели позиционные бои, сражаясь за ключевые высоты, но не добились значительных успехов. Уже наступило лето, но до сих пор ни один день не был отмечен крупным сражением, которое повлияло бы на ход кампании.
Юноша мечтал о славе и победах, а вместо этого был вынужден продолжать тренироваться под руководством дяди, не позволявшего расслабиться и потерять бдительность надолго, изучать стратегию и тактику.
Как-то вечером, сидя у костра вместе с легатом и несколькими центурионами, Квинт посетовал:
– Стоит ли терять столько времени, ничего не предпринимая? Разве не должны мы напасть, чтобы скорее одержать победу и вернуться домой?
Если кто-то из присутствующих и поддерживал юношу, то вслух не озвучил свое мнение. Все молчали, поэтому слово взял Сцевола:
– С кем, по-твоему, мы будем воевать здесь? С варварами, с преступниками? Нет, если дело дойдет до сражения, то воевать нам предстоит с римлянами, такими же, как ты или любой из присутствующих здесь. Ты готов пролить кровь гражданина?
Квинт не нашелся, что возразить. Лукро пытался вмешаться, но Марк остановил его жестом и продолжил:
– В этой войне нет ничего, что могло бы вызвать гордость или восхищение.
– Тогда зачем мы прибыли сюда? – воскликнул юноша. – Может быть, стоит повернуть обратно? Вернуться без чести и славы?
– Мы здесь для того, чтобы война не распространилась дальше. Я был бы рад, если бы Цезарь и Помпей решили все без лишнего кровопролития, но оба слишком далеко зашли, чтобы остановиться. Нам не удастся избежать битвы, но, едва ли мы сможем так же спокойно спать, как сейчас, зная, кого мы убивали.
