Наверное, надо было снова начать пить таблетки. Те белые, овальные, которые ему прописали когда-то. Но таблетки – это поход к психиатру, а поход к психиатру – это мамин застывший взгляд, ухмылка отчима и шуточки про «плохую генетику», бегающие глаза мачехи, кулак отца, бьющий по столу снова и снова, это шепот в голове: «Ты псих, абсолютный, конченный псих».
Словом, ничего хорошего.
Глеб нашел свой способ бороться с тревогой. Так, чтобы никто о ней не узнал. Надо включить музыку – максимально громко, до звона в ушах – закрыть глаза и представить, что ты – не ты, а охотник на нечисть. Едешь на черной шевроле импале охотиться за монстрами в какую-нибудь обманчиво спокойную глушь.
Местечко вроде Нойдалы.
Жаль, в реальности глушь кажется куда менее привлекательной, чем на экране.
****
Душа внутри дедова дома, конечно, не было.
– Иди ополоснись в баньку, – сказал Иван Павлович утром.
Кажется, дед решил сделать вид, что не заметил, как Глеб за ним следил. Или – кто знает – правда не разглядел внука в темноте и не подозревал, что тот что-то знает про ночные похождения.
На кухне жарко пахло малиной и сахаром. Дед готовил начинку для калиток. Рука у него была перевязана, через бинт чернела кровь. У окна в кастрюле «подходило» тесто, солнце отбрасывало кружевную тень, заглядывая в дом сквозь полупрозрачные занавески, снаружи пели птицы и фыркал дедов конь Черандак. Словом, было так спокойно и сонно, так буднично, словно и безымянный мужчина, и лес, и белый шар Глебу привиделись.
Может, так и есть. В конце концов Глебу и не такое могло почудиться.
Он трижды окатил себя ледяной водой в бане. Думал, поможет проснуться и перестать думать про ночные приключения. Не сработало.
Дорога от бани к дому вела сквозь яблоневый сад. Воздух уже начал тяжелеть от жары, жужжал пчелами и шмелями, пах скошенной травой – дед, видно, утром косил. Глеб остановился и закрыл глаза. И…
– Ну и пошли вы! – скрип пружины, клак – дверь с силой захлопнулась.
Глеб открыл глаза. И увидел ее. Еву, выходящую из дедова дома. Она явно злилась: морщила лицо, бормотала что-то про себя, теребила сережку-крыло в ухе. Глеб бросился к Еве.
– Эй! – и коснулся золотистого плеча.
Кажется, он хотел сделать это с самого начала. Вот только не ожидал, что кожа Евы окажется такой холодной. Девушка вздрогнула и повернулась. Странно: в ушах у нее по-прежнему были две сережки-крыла. Откуда же тогда взялась та, облезшая, которую Глеб подобрал у обочины?
– А ну-ка убери руку, быстро, – прошипела Ева.
Глеб подчинился:
– Прости, боялся, что снова исчезнешь, – и улыбнулся.
– Что ты за мной таскаешься, а? – карие глаза уже не карие, нет, теперь они были полны мутной темноты.
– Могу задать тебе тот же вопрос. Я тут живу вообще-то, – Глеб показал на дедов дом.
Ева фыркнула:
– Ах вот оно что. Значит, ты и есть тот самый одаренный внук. Ну-ну, – она оглядела его с головы до ног.
Одаренный внук. Выходит, дед что-то рассказывал местным про Глеба. Но что? В чем он мог быть одарен? Конечно, Глеб играл на гитаре и пел, даже сам сочинял песни, но бросил занятия музыкой за пару недель до выпускного. Родители хотели, чтобы он закончил юрфак и работал адвокатом. Пошел по отцовским стопам. Сытная профессия, говорила мать. Престижная, вторил отец.
Словом, работа для нормальных людей. Не то что музыка.
– Дам тебе совет, герой, – Ева сощурила глаза, – Не лезьте с дедом в мои дела. А то плохо кончите.
