– 26 чёрное, – объявил крупье.
Удача есть, но подходить к ней нужно осторожно.
Получив выигрыш, Платов подвинул стофунтовую фишку дилеру, поприветствовал наблюдавшего за игрой пит-босса и двинулся к выходу.
В двух кварталах от «Лиз Амбассадор» высилась громада «Рица», куда Павел Николаевич и направился, перейдя на другую сторону Пикадилли. В баре гостиницы он расположился в начале стойки. Поприветствовал бармена, старого знакомого Базиля – потомка русских эмигрантов первой волны. И стал наблюдать, как заполняется ресторан.
Базиль поставил перед гостем коньячный бокал, плеснул в него «Хеннесси ХО»:
– Надеюсь, Павел, твои вкусы за последние годы не изменились.
– Нет, Василий, вкусы всё те же, а вот публика в ресторане изменилась разительно.
– Мельчаем и тихо деградируем. Прежние наши гости – английские аристократы, американские финансовые киты, политики и дипломаты – либо состарились, либо отправились в мир иной. А их место заняли вот, например, такие.
И он кивком показал на входящую в ресторан пару: пожилого мужчину в нелепом оранжевом смокинге, ведущего под руку молоденькую девушку в ботфортах и мини-юбке.
– Нувориши, – вздохнул Базиль. – И не высшего разбора.
– Налей и себе, Василий. Выпьем за времена «блэк тая» и бриллиантовых колье.
Гостиница, в которой обычно останавливался Платов, находилась в десяти минутах ходьбы. Пройдя через «Алмазную галерею», он вышел к бронзовым Черчиллю и Рузвельту, теснившимся на краю скамейки, а треть скамьи оставалась свободной – в этой части должен был восседать, как на всех фотографиях, Сталин. Но сменивший Черчилля лейборист Энтони Иден решил обойтись без вождя мирового пролетариата, и генералиссимус так и не присел отдохнуть на знаменитой Олд Бонд-стрит в центре района Мейфэр – района Байрона и Оскара Уайльда, аукционов «Сотбис» и «Кристис», известнейших ресторанов «Чеприани» и «Лонг Армс».
Гостиница «Сент-Джонс» тоже была одной из достопримечательностей района. В ней какое-то время жил лорд Байрон. Эту маленькую и очень дорогую гостиницу когда-то показал Платову великий гонщик Ники Лауда, ныне владеющий авиакомпанией, которой Павел поставлял авиаджет. Гостиница была семейной, поэтому хозяйку миссис Хард можно было нередко увидеть у стойки портье выдающей ключи гостям.
– Испания в огне, мистер Платов!
Павел вскинул руку в приветствии камарадос и, как бы рапортуя, отвечал:
– Но пасаран, миссис Хард.
Это было их традиционное приветствие. Отец миссис Хард был военным корреспондентом во время фашистского путча в Испании, дружил с Хемингуэем. И, как-то в разговоре узнав, что дед Платова там же был военврачом, миссис Хард прониклась к нему искренней симпатией.
В гостинице было всего двенадцать номеров, но нумерация начиналась со второго: номер первый был навечно арендован постояльцем Джорджем Гордоном Ноэлом Байроном.
– Зайдём к Байрону? – спросила миссис Хард, доставая ключи от байроновского номера.
Платов кивнул, прошёл в номер-музей. Здесь всё оставалось как при великом поэте.
Присев в кресло автора «Чайльд-Гарольда» и «Дон Жуана», Павел почувствовал, как уходит усталость, дневная суета сменяется причастностью к гениальному, вечному. Перелистав томик «Корсара» и сбросив с себя все сегодняшние хлопоты, пошёл в свой номер.
Утром Платов вылетел в Женеву. Подписал «протокол о намерениях» с президентом концерна «Букер». Успел пообедать в «Шале Петит» с принцем Лихтенштейнским Филиппом, старинным другом и финансовым консультантом, и вечерним рейсом отбыл в Калининград.
