– Ха, скажи ему правду, Вероника! Она пьянеет с одного бокала. Иногда даже с половины, представляешь? Полбокала шампанского – и она уже как роза под дождём!
Стол засмеялся. Слишком громко.
Слишком хором.
Я усмехнулся. Вежливо. За компанию.
Но не громко, не искренне, не с тем же звуком.
Я посмотрел на Веронику. Она не смеялась.
Просто смотрела в свой бокал – как будто надеялась, что пузырьки расскажут ей, как себя вести.
Что-то в её взгляде было очень простым.
Ни вызова, ни кокетства, ни желания понравиться.
В нём было… что-то доброе, невыученное, не городское.
Что-то невинное – не в смысле возраста, а в самой сути.
Она отличалась.
Не тем, что ей недавно исполнилось восемнадцать.
А тем, что внутри неё, казалось, ещё не потухло то, что у других давно сгорело.
И, наверное, именно это – привлекло меня.
Не платье. Не волосы. Не фигура.
А эта хрупкая честность,
которая почему-то выжила
в этом глянцевом, блестящем, пьяном мире.
Я прошептал это едва слышно. Даже не губами – мыслью.
Это сон?..
Но нет. Ни один сон не бывает таким долгим.
Сны не растягиваются на недели. Они не приносят запахи, которые остаются на одежде. Они не оставляют следа в сердце.
Я почти забыл прежний мир.
Почти стёр его – как плохо написанный черновик.
Теперь каждый день был как глянцевая страница новой жизни.
Где всё красиво. Всё возможно. Всё будто бы – правильно.
И всё же…
Сейчас, в этот момент, я понял:
именно она делает этот мир настоящим.
Вероника.
Не платьем. Не взглядом. Не тем, как держит бокал.
А тем, что остаётся неподдельной, даже в этом хоре блеска и лёгкой фальши.
Я видел – она не такая, как все.
Я начал влюбляться.
Без признаний. Без громких слов.
Просто – чувством, которое проникало в меня медленно, но глубоко.
Так, как проникает аромат цветов в комнату, когда забываешь закрыть окно.
Она была здесь – среди них.
Но не с ними.
Я заметил, как она отводит взгляд, когда Анжела говорит слишком громко.
Как не отвечает, когда кто-то шутит грубо.
Как улыбается только уголками губ.
Не для того, чтобы понравиться.
А потому что рядом со мной ей было спокойно.
С ней никто не разговаривал по-настоящему.
Даже подруга.
Тем, кто пытался подойти – она отвечала коротко. Одним словом. Чтобы не продолжать.
Она держала дистанцию, и это было видно даже в том, как сидела: чуть повернувшись в сторону, как будто всегда готова встать и уйти.
Но не со мной.
Мне она отвечала иначе.
Слушала.
Иногда – смеялась. Но не так, как остальные.
Не громко. Не на показ.
А по-настоящему.
И я чувствовал:
она тоже что-то распознала во мне.
Что я – не тот, кем кажусь.
Что внутри у меня тоже чужой пульс. Другая мелодия.
Между нами не было слов.
Не было флирта.
Но было то, что случается очень редко:
слышание без разговора.
понимание – без объяснений.
И я знал – я не позволю ей раствориться в этом мире.
Не дам богачам растоптать то, что в ней настоящее.
Я буду рядом.
Сколько смогу.
Как смогу.
Флоренцо вдруг привстал, хлопнул по столу и с энтузиазмом крикнул:
– Эй, диджей! Дай танца! Настоящего!
Музыка мгновенно изменилась – мягкий лаунж уступил место живому, яркому ритму. Свет стал чуть теплее, синий и золотой смешались, как вечер и шампанское в бокале. Пары начали вставать, смеяться, тянуть друг друга за руки. Кто-то двигался плавно, кто-то броско, но почти все в зале уже кружились в танце.
Почти все – кроме нас.
Мы остались за столом вдвоём.
Я чувствовал, как в груди нарастает то странное ощущение: вроде бы ничего страшного, но сердце сжимается, как у школьника перед первым приглашением.
