Юрий Смирнов был длинным и тощим, похожим на знак интеграла из-за сутулости. Спать Смирнов мог везде и всюду, ему хватало пяти минут, чтобы заснуть. После целого дня бодрствования он приходил после ужина в дом и тут же отключался. Первый раз ему сонному пририсовали сажей чёрные усики, зная, что по утрам он лучше останется без завтрака, чем умоется ледяной водой. С этими усиками он и заявился в столовую. На него смотрели и прыскали от смеха, а Юрий в полудремотном состоянии съел первое и подошёл к окну за вторым, где женщины и дали ему зеркальце.
– Ты смотри! «Какие у меня симпотные усики за ночь отросли», – произнёс он, – дайте-ка, девчата, тряпочку, подправлю. В следующий раз его размалевали как индейца, таким он и ушёл в столовую.
– А что это Смирнов-то не спит, детям давно пора бай-бай, – спросил Владимир.
– Да закоптили кружку, и не охладили, приложили к нему, он и проснулся. Проснулся и захотел отомстить за себя хоть кому-то.
Окатили Игоря Кирьякова, этот работал на току во вторую смену и ходил провожать местную дивчину. Он чуть не разодрался со Стасом, но Владимир его остановил:
– Ходить, Игорёша, надо вовремя, я вот тоже задержался, и меня окатили водой, ложись, скоро придет Чёрненький, может быть он после ледяного душа побелеет. Но Виктора так и не дождались, вечером не приходил, а утром оказалось, что спал вместе со всеми. На все вопросы только ухмылялся и говорил, что заблудился.
С утра парни сделали с Иваном один рейс в Куйтун, второй рейс они помогли Ивану с его махинацией с баллонами и он уехал один. Студенты снимали два баллона, которые Иван возил как запаски, он ехал и загружался, взвешивался, брал накладную, и ребята после всего этого ставили запаски на место. Владимир сразу понял весь смысл Ивановой возни с запасками и прикинул количество уворованного Иваном у колхоза «Победа» хлеба. По его скромным подсчетам только Иван уворовал около двух тонн, этого ему хватало на подарки любовнице в районе, а по две запаски было и у его коллег по профессии.
В столовой студентов обедало мало, большинству обед, возили прямо в поле.
– Я свободен, – сообщил Владимир Полине, – когда пришел на обед.
– Пообедаешь, поможешь мне?
– Конечно.
– Тогда останься.
Скоро женщины закрыли зал, принялись мать посуду и убирать зал, а Владимир нарубил дров, наносил воды. Скоро Нина собралась уходить: – В четыре, Полина, приду. Оставайтесь.
Сказала и взяла замок, ухмыльнулась и ушла.
– А мы не пойдём? – спросил Владимир.
– Мы останемся, пойдём в подсобку.
При закрытой двери в подсобке было темно и потребовалось некоторое время, чтобы глаза привыкли к мраку. В подсобке стоял топчан с настланными пустыми мешками. Чтобы стало удобней, Владимир принёс два наполненных наполовину мешка, в одном был сахар, в другом – рис, и положил их вместо подушек. Топчан явно не был рассчитан на любовные утехи.
– Свалимся! – громким шёпотом предупредила Полина.
– Вижу, – ответил Владимир и встал. Принёс ящик, ящик не доставал, он одной рукой приподнял топчан вместе с Полиной, а другой положил на ящик мешок с рисом, и мешок, который положил себе вместо подушки.
– Пошевелил топчан и заявил, – свалимся.
В подсобке было тепло, их разморило, и они затихли. Первой очнулась Полина: «Володя, вставай! Наверное, мы уснули, и как бы не пришла Нинка, давай одевайся, посидим от греха подальше», – сказала, встала, быстро умылась, причесалась и подкрасила губки. Пока Владимир приводил себя в надлежащий вид, выглянула из окна на улицу, которая большую часть дня была пустынной. Напарницы не было видно, и она вздохнула, жалея, что их часы кончились.
