– А откуда спросонья знать,– третьи это петухи поют или первые?
– Доспим в столовой, ключ у меня,– успокоила она Владимира,– а Нинка придёт, разбудит.
– А тебе, Поля, не кажется, что мы с тобой до этих третьих петухов не уснём?
– Ну и что? Днём выспимся…
Владимир открыл глаза, почувствовав потребность выйти, зашевелился, чтобы встать, проснулась и Полина, свечка ещё горела, но от неё остался совсем небольшой огарок.
– Что проспали? – всполошилась Полина.
– Не знаю, – Владимир сел, поёживаясь от прохлады, – дай мне выйти и посмотреть. Полина улыбнулась и, поёжившись, тоже принялась одеваться. На улице было темно и сыро, с севера тянуло ветерком, как сквозняком, звёзд не было видно, стояла гнетущая тишина. Сходила и Полина, вернулась и, прижавшись к Владимиру, попросила, – погрей. Сколько мы с тобой проспали? Сколько сейчас времени? Не услышав ответа, предложила,– а давай согрешим ещё раз и будем ждать утра, я вроде бы уже выспалась.
В столовой, при свете керосиновой лампы разожгли печь и принялись чистить картофель.
– А у тебя, Володя, ловко получается.
– Опыт есть, – в армии любого научат, а молодую картошку чистить одно удовольствие.
– Тебе, удовольствие, а мне надоела эта кухня до чёртиков, радуюсь, что через неделю я здесь работать не буду, жаль только с тобой расставаться. Сказала, посмотрела на Владимира и, подвинувшись к нему, прижалась.
– Сколько же времени? – спросил Владимир не то Полину, не то себя, – наверное, я схожу и посмотрю, у нас на окне будильник стоит, может подремать ещё есть время.
Встал, сладко потянулся, вымыл руки и ушёл, вернулся быстро.
– Во сколько же мы с тобой, Поля, встали, если сейчас половина пятого?
– Да наверное часа в три сюда пришли, давай уж дочистим и подремаем,– предложила Полина.
– Слушаюсь, товарищ начальник! После картошки решили попить чаю.
– Володя, а что он чай, вода она и есть вода, как ты говоришь, вода мельницы ломает, а человеку сил не прибавляет, так?
Владимир засмеялся, так.
– Поэтому подожди, я картошки зажарю.
В колыхающем пламени печи Полина выглядела молоденькой школьницей, сравнение усиливалось от её белого фартучка, лицо от пламени и от жара плиты раскраснелось и, когда она улыбалась ему, Владимиру казалось, что он знает её давным давно такую родную и близкую. Полина заметила это и спросила:
– Что с тобой, Володя?
– А что именно?
– Да ты так на меня смотришь, что мне становится как-то не по себе.
– Плохо или хорошо становится?
– Очень хорошо, очень. Нравишься ты мне, милый, отбить бы тебя у твоей жены! – мечтательно проговорила Полина шёпотом и прижалась к парню.
Позавтракали, выпили чаю, поговорили, Владимир засыпал ещё ведро угля в печь, когда пришла Нина.
– Вот здорово! Вы что с вечера здесь? Всё кипит, картошка, смотрю, начищена, ай да молодцы! Но, что случилось?
– Да часов нет, ни у Володи, ни у меня. Сидели, сидели, замёрзли и пришли сюда, думали, что уже утро и ты уже здесь, а раз пришли, то печку затопили, картошки начистили.
– А на улице погода мерзкая, что-то сыпет, холодина и ветерок тянет пронизывающий,– говорила Нина раздеваясь. Разделась, повязала передник и попросила Владимира:
– Володенька, наруби мясо.
Когда всё стояло на плите и кипело, он ушёл. Ребята спали и он завалился в свободный промежуток, не раздеваясь, сняв только сапоги.
Первый раз он был удовлетворен женщиной до конца, первый раз вместо желания обладать ей ещё и ещё он чувствовал усталость и хотел отдохнуть, ни о чем не думая. Но не думать он не мог хотя бы о том, что с чужой, ещё недавно для него женщиной, он получил то, что не мог получить от жены, неужели, думал он, я должен ради этого изменять Галке? Это у всех или только у них? У Полины муж инвалид, она хочет иметь ребёнка, хочет разойтись и беременность у неё вызывает не страх, а радость. А у Галки логика была железная, ребёнок им пока не нужен, особенно ей, который бы связал её, как мать, по рукам и ногам.
