– Хоть бы лампочки помощней вкрутили, – зло сказал Стас.
– Я, думаю, ты и в темноте ложку мимо рта не пронесёшь,– съязвил Смирнов, который любил подкалывать Стаса, любителя приврать и преувеличить.
– Ложку-то и ты не пронесешь мимо рта, а вот таракашек можешь наесться, съешь и не заметишь.
– Я тебе Стас, о тараканах не говорил, а от одного ничего страшного не будет, китайцы вон едят всё, что шевелиться.
– Я же тебе не китаец и тараканов не ем, понял?
– Ну, как? Выспался?– спросила Полина
– Отлично, – ответил Владимир.
– Дружить будем?
– Где?
– Там же, я баню протопила.
– А я часы взял, взял свечек. Ты спала?
– Поспала.
– С таким помощником работать легко,– заметила Нина, когда они уходили. Сама она осталась, надо думать, дожидаться своего Виктора, который, всё еще думал, что о его романе с Ниной никто не знал, хотя всё село их уже поженило. Любой колхозник мог показать на Виктора как на мужа приезжей поварихи, не зная его ни имени, ни фамилии.
– Хотела устроить баню, но всё будет мокрым, поэтому воды нагрела совсем не много, только ополоснуться.
Подошли к хатке бабки, у которой квартировала Полина: – Ты подожди, я бабке сахар занесу, пусть чая с сахаром попьёт. Вернулась быстро и они пошли в баньку.
– Бабка говорит,– веди его в хату, мол, Нинка твоя подружка живёт с таким же студентом, но мне неудобно, бабка плохо спит, долго ворочается, а при свидетелях всё это уже не то?
– Так, Поля, так. Вообще-то свидания в бане романтичны, долго помнить будем.
– А что, тебе не нравится в бане?
– За неимением барыни, служанка сходит, за неимением дворца и баня хорошее место, особенно если она протоплена.
Деревянкин ушёл на фронт в 1943 году и успел навоеваться. Чёрный попал в Германию в конце войны, служба его прошла при штабе танкового полка и он больше знал немочек, чем что-то другое. Сан Саныч насмотрелся на жизнь немцев и, когда рассказывал, то если бы рассказывал кто-то другой, то можно было и не поверить.
– У немцев скотина живёт лучше, чем советский студент. В коровнике у них такая чистота, какой здесь в избах у некоторых хозяек нету, у нас ферму нос за версту чует, а там зашёл и не поверил, что коровы содержаться, чисто, светло, тепло. Стоят буренки и жуют жвачку, захотела пить, мордой ткнула в поплавок, налилась вода, морду подняла, вода перестала течь, не успела кучу навалить, как тут же скотник убрал и смыл, коровы дородные, чистые, ухоженные, а у нас вся заcрaна, посмотришь и молока пить не захочешь. В каждом доме ватерклозет, в каждом доме ванна, если вода горячая не подаётся централизованно из котельной, то стоит колонка, в которой за считанные минуты вода подогревается и мойся сколько хочешь, спят в разных спальнях родители и дети, причём дочери отдельно от сыновей. Кругом асфальт, перед домом асфальт моют, ни грязи, ни мусора. А честность просто удивительная. Подоят коров, нальют бидоны и выставляют или за ворота, или у дороги. Едет сборщик молока, полные забирает, тару оставляет, в таре оставляет квитанции о приёмке и уезжает. У нас бы и бидоны стащили, не только молоко.
– А что же они, если такие умные и богатые, пошли на нас войной?
– Земли мало, богатств в земле мало, а Гитлер хотел мирового господства, да и думал, что в войну вступит Япония, а Америка и Англия останутся нейтральными, вот и пошёл на нас. Я на фронт попал, когда мы уже начали наступать. Наступление, парни, нам доставалось дорого. Много ребят осталось и в нашей земле и за пределами Союза. Война – это, ребята, страшная штука, привыкнуть нормальному человеку к войне нельзя, мне она до сих пор снится, до сих пор я воюю. А жили фaшиcтики, ребята, очень хорошо, но, как говорят блатные, фраера жадность сгубила.
