На полном скаку, рискуя быть смятым и изуродованным, он перерезал путь колесу. Сильной, до отказа вперед выброшенной рукой, далеко откинувшись в седле вправо, он схватил колесо и продолжал скакать, как ни в чем не бывало. Все это было сделано так лихо и быстро, что Куропаткин и его штаб из-за поднятой пыли ничего не заметили.
На бивуаке полковник Филимонов подарил Семену новенькую четвертную.
– Можешь выпить. Разрешаю. Только пей, да ума не пропивай…
Вечером с двумя приятелями отправился Семен в китайскую харчевню. Закусывая пампушками и варенной на пару свининой, они выпили четверть вонючего ханшина. Когда возвращались обратно, от них разило сивушным духом за целую версту. За вокзалом, около китайской кумирни, они нарвались на какого-то жандармского ротмистра и не отдали ему чести.
– Стой! – заорал ротмистр. – Какой части? Почему пьяны?
Семен надвинулся на него вплотную.
– А оттого, ваше сковородие, и пьяны, что выпили…
Ротмистр, не говоря ни слова, подскочил к Семену и затянутой в лайковую перчатку рукой закатил ему пощечину:
– Стать во фронт, мерзавец!..
У Семена задергался судорожно рот. Он снова двинулся на ротмистра и, по-забайкальски растягивая слова, с недобрым спокойствием спросил:
– Ты это, паря, кого так обзываешь?
– А вот я тебе покажу «парю»! Караульный! – закричал ротмистр, хватаясь за кобуру.
– Ты, паря, орать вздумал?.. Гнида ты этакая! – Семен схватил ротмистра за шиворот, подмял под себя и прошелся по нему разок-другой коленом, так что у того затрещали кости. Потом выхватил из кобуры револьвер ротмистра и швырнул его в грязь.
– Теперь можешь итти, ваше сковородие.
Ротмистр метнулся к вокзалу. А дружки торопливо зашагали в казармы батареи. И хорошо сделали, что поторопились. Едва пришли они в казарму, как к воротам заявился целый взвод жандармов во главе с ротмистром. Ротмистр потребовал, чтобы его провели к командиру батареи. Срывающимся голосом рассказал жандарм Филимонову, в чем дело. Тот выслушал, посмотрел на его вспухшее лицо и спокойно заявил:
– Не может быть… Да вы, ротмистр, не горячитесь. У меня в батарее не может быть пьяных.
Ротмистр не унимался:
– Я прошу, я требую, чтобы выстроили батарею! Я узнаю мерзавцев.
– Вы настаиваете на своем? Хорошо. Я выстрою вам батарею, и вы можете искать виновных. Только еще раз повторю, что вы ошиблись, – твердо заявил Филимонов, а сам подмигнул своему адъютанту, хорунжему Кислицыну.
Пока батарейцев выстраивали в коридоре казармы, Кислицын замкнул пьяных дружков в цейхгауз и строго наказал дневальному не выпускать их оттуда. Ротмистр, сопровождаемый Филимоновым, два раза прошел вдоль строя, жадно внюхиваясь, не пахнет ли от кого-нибудь ханшином, и растерянно приговаривая:
– Странно, странно.. Ведь не слепой же я был!
– Бывает, – сочувственно поддакнул ему с плохо скрываемой издевкой полковник.
Сконфуженный ротмистр, извинившись за беспокойство, удалился. Тогда Филимонов приказал привести дружков к себе. Увидев Забережного, он укоризненно покачал головой:
– И ты, Забережный, здесь? Успел, значит. На твои деньги пили?
– Никак нет, ваше благородие, на ваши.
– На мои, говоришь?.. А помнишь, что я тебе наказывал? Смотри, в другой раз морду отшлифую и под суд отдам… Вы знаете, что вам могло быть за избиение офицера? Военный суд. Там разговор короток: виновен – расстрел. Ваше счастье, что молодцы вы у меня, а то быть бы вам на гауптвахте. – Он помолчал, прокашлялся. – На первый раз прощаю. Тридцать нарядов вне очереди и только.
