Уже в чёрном «декабрь» слышится хруст костей,
а «январь» там бел как ледяной полый череп-гора;
глухой гул игр, грохот салазок о лёд.
Тот, кто об эту пору бросается с горки вниз,
будет вынесен на проезжую часть века, сбит; много их увезут
норенская лошадка, дровенки.
Дровенки, чу, возвращаются в лес:
Новый год у них, Рождество;
в школьном спортзале не гаснет свет: туда ждут ель.
«Мороз есть форма сопротивления ели
топору» – старец написал и задумался.
Хрустальный, жалуется топор.
Протащат снегами, помелом след заметут;
воздвигнут в огнях; обрядят; забрезжит-задребезжит
жестяная звезда.
«Это наша любимая ёлка!» – у детей
это не означает, что есть и нелюбимая:
каждая жертва – Жертва.
В надышанном детском тепле смола
оттаивает; вина отцов
липнет, перетекает, как анжамбеман, в следующую строфу.
Старец понимает: просто Рождественский цикл
ещё не дописан; он склоняется к листу
and once again accepts existence as it is.
