- Слушай, мышка-норушка, не рыпайся, - гоняя зубочистку из угла в угол рта, предупреждает второй мужик.
Он худощавый, практически кожа да кости, но взгляд у него куда опаснее и куда холоднее, чем у бугая.
- Пустите.
- Вадим тебя видеть хочет. Поговорит и отпустит.
Вадим?
Даже не знаю, что хуже – внимание Ляли или Вадима? Я им обоим не доверяю.
- А чего сам не подошёл? – дерзко бросаю.
Да, на словах я смелая, а на деле поджилки трясутся.
- Вот у него и спросишь. Пошли, говорю.
Приходится послушаться. Одна против двоих – без вариантов. Да я даже и против одного бы не выстояла.
Жду пока пальцы моего провожатого расслабятся и рывком освобождаюсь.
- Я сама, - предупреждаю, пока снова не схватили, - не надо меня трогать.
- Не трогай, - соглашается худощавый, хотя напарник снова хочет положить ладонь на моё плечо. – Видишь же, мы достигли понимания. Да, мышка-норушка?
Морщусь, отворачиваюсь. Я его первый, надеюсь, что последний раз вижу, не надо реагировать.
Меня вытаскивают за территорию СКК, и я начинаю паниковать, потому что мы идём к парковке.
- Куда мы?
- Сюда, - указывают на автомобиль и впихивают в него.
В салоне темно и пахнет сигаретами и кожей. Тяжёлый запах дорогого ароматизатора щекочет ноздри. По горлу поднимается тошнота. Я сглатываю нервный ком.
На заднем сиденье Вадим. Откладывает книгу, когда оказываюсь рядом с ним.
- Илона, какая неожиданность.
Его скользкий взгляд проходится по мне, останавливаясь на коленях, торчащих из-под сарафана.
- Да уж, неожиданность, - выплёвываю и ставлю сумку перед собой, чтобы прикрыть ноги.
Вадим хмыкает, замечая мои манипуляции. Он стал ещё более худым, хищный нос заострился, практически превратившись в клюв. Глаза под кустистыми бровями полны цинизма и похоти. Я и раньше замечала его сальные взгляды, только матери не говорила.
Было время мы даже жили вместе в его старой квартире. Там между кухней и ванной было узкое окошко чуть ли не под потолком. Не знаю его назначения, но, если делали, для чего-то оно предназначалось. А вот Вадима я однажды застукала за рассматриванием… меня. В тот вечер я мылась в душе и, вскинув взгляд, увидела его голову, торчавшую по ту сторону стекла. Я очень тогда испугалась, и в ванну, когда он был дома, старалась не ходить.
Слава богу, больше ничего подобного не было. Мне тогда едва минуло одиннадцать и маме я ничего не сказала, а стоило бы. Случались ещё какие-то странности с его стороны, но ни во что существенное они не вылились.
- Дерзишь, да? Откуда гонор, Илона?
- Нет, даже мысли не было. С чего ты взял?
- Припёрлась к сестре, не смотря на запрет.
- Дурацкий запрет.
- Правильный запрет, - поправляет он. – Чем быстрее она вас забудет, тем лучше. К чему с маргиналами общаться?
Проглатываю колкие слова, которые уже танцуют на кончике языка. Это он нас маргиналами назвал? Сам-то… из грязи в князи, что называется. Мелкий спекулянт. Бегал тут по молодости по Рамбову, как мать рассказывала, чуть не присел за валюту, да свои отмазали. Зато, как союз рухнул, так развернулся на своём купи-продай, сеть ломбардов открыл. А народ-то что… народ тогда последнее был готов отдать, только бы на кусок хлеба заработать. Люди, вроде Вадима, нажились на этом. Позже на «прихватизации» несколько заводиков хапнул, а теперь жрёт, как не в себя. Маму мою, интеллигентную учительницу, маргинальным элементом называет.
Вадим ржёт, тянет ко мне свою граблю, чтобы обхватить подбородок и щёки холодными и влажными, словно кожа рептилии, пальцами.
