– Ну, ходила я с тобой – и чё, ползешь, как дурак по пустыне, а потом эти маленькие горочки.
– Так они разные бывают, можно ещё в походы ходить.
– Ну, здрасте, тетя медик! Ладно, чё ты там читала? – переключила разговор Надя. – Может, я русалкой была в прошлой жизни? – Она усмехнулась.
– Ты и сейчас, как русалка. – Она принесла из комнаты журнал. – Вот смотри, идёт русальная неделя, – продолжала Люба.
– Так заговенье же, какая русальная неделя? Завтра мужики пойдут по бутылкам стрелять.
– Оспади, Надь, это разные вещи. Короче, в воскресенье День всех святых, ничего делать нельзя, а то будет плохо, а тут…
– Аа-а, у меня есть один святой дома, как раз об этом щас говорили. – Надежда прервала её.
– Вот слушай: «Особую силу имеют любовные заговоры». – Люба уже зачитывала из журнала.
– Чё-чё там написано? – Надя взяла журнал из рук Любы, снова прочитала про заговоры и продолжила: – «Лихие люди» могут замышлять зло на своего ближнего. По древним поверьям в эту неделю русалки выходят из воды – купаться в полдень и в полночь запрещается, иначе они могут утащить в свое царство. Также нельзя ходить в лес одному.
Надя закрыла журнал.
– Лихие люди, гришь? Ну, про меня же.
– Ну, ты же у нас не такая лихая?
– А какая? Да ладно, чё ты, меня же ведьмой за глаза называют, я знаю.
– Мало ли чё говорят. Я вон хожу по деревне, людей лечу, бегаю на каждый вызов, как оглашенная, и всё равно жалуются. А один дед даже шаманкой назвал. Всем не угодишь. Так что…
– Как баушка говорила: «На каждый роток не накинешь платок».
– Ну и я про то же. Всё равно будут трепать по деревне, даже если не делаешь.
– Да я не слушаю никого, это так, на ум чё-то пришло.
– Ну и вот. А чё расстроенная такая?
Наступила пауза. Надя вздохнула.
– Просто подумала шас, что вечно прячусь, скрываюсь. Я что, преступница? – начала она.
– Нет конечно, но…
– Да ладно, Люб, я всё понимаю. Нельзя. От живого мужа вроде как бегаю. Не положено. А мне чуть больше тридцати всего, Люб, я не хочу вечно докладывать этому дундуку, куда я пошла и на сколько. Я же не последний человек на работе, мне все в рот смотрят, советуются. Ты же сама видишь! А я должна бояться сделать шаг.
– Надь, так ты вроде не боишься никого, и с Лёшей у вас всё хорошо вроде?
– Вот именно вроде! Дети меня не видят, тебе приходится врать, с Димкой не могу побыть вдоволь. Вот Ирка с Аликом так же, как мы, начали встречаться, а уже дело к свадьбе идёт! А почему, думаешь, я к Валерке езжу? Да назло! Чтобы показать Лёхе, что всё равно, всё по-моему будет.
– Зачем? Может, развестись, в конце концов, если так тошно?
– Не знаю, зачем, Люб, не мучай ты меня, не могу жить по-другому! О разводе было намекнула ему, но он и не понял, про кого я ему говорю.
– Так ты не намекай, а говори напрямую.
– Да что-то пока нет повода, да я и не представляю, как мать это всё воспримет. Хотя куда она денется. Ой, не собираюсь я всех слушать! Надо будет, захочу и разведусь!
– А дети без отца, Надь? Парни всё же!
– Люба, ты только что говорила, разводись. Значит, будет у них другой отец! – Надя почти крикнула, но осеклась, вспомнив, что больно тонкие перегородки в «бамовских» домах.
– Ну да, ну да, – поддакнула подруга, – а чё делать-то, Надь?
– Не знаю, жить, как живется, а там посмотрим! Ну, люблю я мужиков, что теперь?! – Так прикроешь? – продолжила Надя, как ни в чем не бывало. – Скажешь, если будет звонить, что я у тебя была, только вышла.
