Диалог глухонемого со слепцом - страница 5

А между тем двигать вперед всеобщий духовный прогресс явно уж следовало именно что безо всякой той сколь совсем не в меру возвышенной над всем этим безыдейным миром сущей суровой упоенности.

Поскольку именно на данной почве и возникла затем та социальная философия, что довольно-таки искренне весело взяла себе за труд фактически полное обезличивание всего того довольно повседневно окружающего нас мира, оставив ему одну лишь плохо и исключительно формально усвоенную «природную» целесообразность.

А между тем мать природа мыслит (и именно мыслит) миллионолетними, а не жалкими годами, а потому ее никак нельзя брать себе за хоть сколько-то существенный образец, наспех устраивая всяческие большие общественные преобразования.

И это именно в свете более чем полноценно здравого осознания явной и безусловной невозможности в один миг беспроигрышно преобразовать весь мир к чему-либо несказанно лучшему во многие сердца украдкой и закралась ненависть буквально ко всему, что, по их воинственно прекраснодушным представлениям, и вправду мешало их устремлениям к невообразимо лучшей жизни.

Да и сколь незаметно она затем и заняла же место, ранее занимаемое любовью, честью, а также еще и простым человеческим достоинством.

Обо всем этом некогда исключительно взвешенно и хорошо высказался большой писатель Алексей Толстой, причем случилось это еще же задолго до того самого дня, когда он со всеми своими потрохами сколь безутешно продался тому самому зычно им доселе проклинаемому отъявленно бесноватому большевизму.

Разок-другой оно явно было, пока вовсе ведь нисколько еще недостаточно.

Пришлось ему весьма деятельно и стойко над собою, затем всесторонне и всеобъемлюще вдумчиво потрудиться, чтобы продаться, так продаться безукоризненно полностью, да еще и раз ведь и навсегда.

«Хождение по мукам», том первый (первое эмигрантское издание):

«Романтические постановления Гаагской Конференции, – как нравственно и как безнравственно убивать, – были просто разорваны. И вместе с этим клочком бумаги разлетелись последние пережитки никому уже более не нужных моральных законов. Отныне был один закон, равный для людей и машин, – полезность.

Так в несколько месяцев война завершила работу целого века. До этого времени еще очень многим казалось, что в жизни каждый может найти важнейшую цель, либо ту, которая увеличит счастье, либо ту, которая возвышенна; вероятно, это были пережитки средневековья; они расслабляли волю и тормозили ход цивилизации.

Теперь с войной стало очевидно, что человечество – лишь муравьиная куча. В ней все равноценны. Нет ни добра, ни зла, и нет даже счастья для того, кто понял тяжкий и унылый закон жизни – построение вечного кладбища.

Это было время, когда человеческое счастье законом и принуждением было отведено в разряд понятий, не имеющих никакого смысла и значения, когда цивилизация стала служить не добру и счастью, а злу и истреблению, когда наука делала изумительные открытия, равные чудесам, когда становилось ясным – сколько злой воли в чистом человеческом разуме, освобожденном от моральных стеснений.

Механическая цивилизация торжествовала, – война была завершением ее века.

Во всем мире теперь был один закон – полезность, и одно чувство – ненависть».

И попросту именно подобным образом оно уж само собою нынче и повелось…

Ну а началось все это именно с тех под самый корень подчас же вырванных из общего потока жизни несметных благ великого и светлого добра.