Хоть ужом извернись – прибежал ты уже, Алексис. Дальше некуда.
Разве что еще к корсарам на Элевтерис. Или в Призрачный Двор. О, еще можно в табор к банджарон. Или в Вольные Города. Только… зачем и кому Алексис там нужен? Что он умеет, чтобы пригодиться корсарам или банджарон кем-то, кроме раба?
Алексис Стантис Марэас способен удрать только к родне под крыло. Вот только родня – не бесконечна.
Правда, как подумаешь о Юстиниане, жрецах и Сантэе – волком взвоешь. А ноги уже сами понесут куда угодно. Хоть в никуда и ни к кому.
Правда, здесь мешает еще кое-что. К обоим дядям Алексис приехал бедным, но не нищим. А под этой гостеприимной крышей он очнулся не просто нищим – голым.
- Юстиниана, а зачем таким, как ты, вообще законный брак? – не выдержал мидантиец. – Чтобы скрыть, что вы – жрицы? А ты не думаешь, что это несправедливо по отношению ко мне? Использовать, как прикрытие? А если я уже люблю кого-то другого? И меня уже любят? Тогда как?
- А если я от тебя уже беременна, Алексис? – передразнила Юстиниана. – Тогда как? Ты об этом подумал?
- Вряд ли.
Если что – спасет дядя или нет? В конце концов, арена – это воля императора. Тут ничего не попишешь. Но с какой стати патрицию Талесу отдавать родного племянника какой-то чужой семье - вдруг непременно решившей заполучить в зятья именно его? Пусть дядя во избежание скандала мигом выставит из дома, но уж денег-то тайком даст.
– Ты же не беременела до сих пор.
- До сих пор? – Темные брови девушки сошлись в одну линию.
А хороши они - хороши, заразы! Красоту Юсти Алексис еще до арены отмечал. До того, как узнал, что девица – змеиная ведьма. Впрочем, даже несмотря на это – пожалуй, от повторения прошлой ночи он бы не отказался. Учитывая, что толком ее не запомнил. А от того, что девушка – отнюдь не уродина, вдвойне обидно.
Но жениться… к этому Алексис определенно не готов. А Юстиниана еще определеннее не годится в жены.
- Я пока еще не научилась беременеть с помощью ветра или солнечного света, сударь. Если, конечно, речь не идет о солнце на стенах – так хорошо знакомых нам обоим.
До чего же ехиден ее тон! И при этом ничуть не портит. Некоторым женщинам идет гнев. Валерии и Гизеле – тоже. А вот той вдове – нет.
И как же роскошны эти волосы! Львиная грива. Интересно, бывают столь ехидные львицы?
- Юстиниана, но… Ты уверена, что галантно напоминать даме о ее былых увлечениях?
- Понятия не имею – я выросла при Храме! – отрезала девушка.
- Тем более. В храме любви у вас было предостаточно возможностей… - Алексис осекся.
Как вдруг неприятна сама мысль, что эту красивую, яркую девушку – пусть даже столь чужую, непонятную и во многом пугающую – обнимали еще чьи-то руки. И не одни. Как он сам – прошлой ночью…
Юстиниана расхохоталась. Не весело и заразительно, как Валерия, а словно копируя Гизелу - Мидантийскую Пантеру. Та же ирония и оттенок горечи - столь оскорбительный для собеседника. Будто его считают совсем уж дураком.
Хуже. Полным идиотом.
- Алексис, то, что ты совершенно ничего не знаешь ни о Храме, ни об обычаях Ичедари, – полбеды. Но что можно сказать о мужчине, не способном отличить многоопытную жрицу любви от девственницы? Спросить бы у тебя, все мужчины таковы или только ты? Так ведь ты наверняка и этого не знаешь…
Она что, смеется над ним. Ну да – конечно. Но и над собой – тоже.
- Вы… ты серьезно?
Алексис, конечно, читал только Томаса Ларуа и Артура Ленна. Но если Юстиниана не врет…
