После маминой смерти отец не смог больше ночевать в спальне и переселился в кабинет. Спрятав трюмо и мебель под большими белыми простынями, комнату закрыли насовсем. Несколько раз мальчик пытался расспросить сестёр о комнате, ему хотелось вспомнить, но Лиза и Аня отворачивались, вытирая слёзы, и расспросы пришлось оставить.
И что же теперь? Куда всё это денется и кому достанется?
Пока дети, находясь в недоумении, ожидали отца и гадали о возможной продаже родного дома, Пётр Алексеевич тем временем в доме фон Людевига решительным нервным шагом расхаживал по кабинету барона. Хозяин кабинета в домашней куртке и свободных фланелевых, чуть потёртых брюках, с любимой сигарой во рту сидел за столом и спокойно наблюдал за метаниями друга. За утренним кофе, что всполошённые неприлично ранним визитом слуги сервировали для барина с гостем прямо на рабочем столе в кабинете, Пётр Алексеевич уже успел рассказать о произошедшем событии и предложении бывшего крепостного. И теперь, бегая по старому, много испытавшему, но ещё очень крепкому, сохранившему свои оранжевые оттенки ширазскому ковру, пытался обуздать свои эмоции.
– Ты, Петя, присел бы, отдышался. А я тебе поведаю, как я это всё вижу. Какие тут есть резоны, – невозмутимо проговорил барон.
Пётр Алексеевич послушно уселся в кресло возле шахматного столика. Вид не до конца ещё разобранной Петровской шахматной задачи несколько успокоил его нервы.
– Ты ведь ко мне спозаранку за советом прибежал, а не только повозмущаться, – констатировал Карл Карлович, внимательно глядя на друга, друг с утвердительно кивнул. – Так вот, я скажу тебе сразу и прямо – продавай. Второго такого предложения ты можешь не получить до конца своей жизни.
Пётр Алексеевич уставился на барона и от избытка чувств мог только открывать и закрывать рот.
Хозяин кабинета, как ни в чём ни бывало, продолжал:
– Давай рассуждать здраво и рационально. Что ты имеешь со своей усадьбы? Какой доход? Знаю, – махнул он рукой на поднявшегося было Иванова. – Ты будешь говорить, что это твой дом родной, выслуженный твоими предками. И усадьба даёт тебе некоторые продукты. Но, дорогой ты мой! Одними яблоками да грушами, хоть и элитных сортов, сыт не будешь. А сколько ты тратишь на усадьбу?
Пётр Алексеевич, немного сконфузившись, понуро сидел в кресле. Карл Карлович был, как всегда в их «экономических» спорах, безоговорочно прав. На усадебную жизнь семьи и оставшихся в доме трёх бывших крепостных, ныне просто слуг, а скорее – домочадцев, уходила львиная доля пенсионного содержания. Коммерческой жилки у Иванова не было, и извлекать доход от ежегодного обильного урожая яблок редких для Вятки сортов он не умел. С началом сезона то, что не употреблялось семьёй, расходилось по соседям, друзьям-знакомым...
– Земельки у тебя не много.
– Не много, – кивнул, соглашаясь Пётр Алексеевич.
– Сдавать её в аренду, как я, ты не можешь.
– Не могу, – вновь подтвердил Пётр Алексеевич.
– Значит, никакого дополнительного дохода у тебя не предвидится.
Друг с печалью отрицательно покачал головой.
– Теперь давай посмотрим с другой стороны. Что у нас будет с Алексеем.
– А при чём тут Алексей? – встрепенулся отставной титулярный советник.
– До поступления моему крестнику осталось всего ничего, а есть ли у тебя средства для его устройства в приличное заведение и содержание мальчика на семь-восемь лет? И это я минимум беру!
