Пётр Алексеевич покраснел и ещё ниже опустил голову, вспоминая суету по поиску средств для учёбы сына. Желающих обучаться за «дворянский кошт» оказалось немало, и все предпринятые им хлопоты результата пока не дали. Слишком высока конкуренция, предпочтение отдавалось детям инвалидов или сиротам. А Пётр Алексеевич, слава Богу, вышел в отставку не инвалидом, да и сейчас пребывал в здравии.
– Ты знаешь, я бы рад помочь, да и наскребу, может, что. С финансами-то побогаче будет. Лес вот продал... Но девчонок моих пора уж замуж готовить, а нетронутым остался только капитал Либхен, на троих поделить – позор, а не приданое.
Два друга хорошо представляли себе, что значит быть отцами девочек. Пётр Алексеевич тоже ни разу не притронулся к тем крохам, которые гордо именовал «женин капитал» и которые должны были пойти на приданое Лиззи и Ане. Предполагалось, что Алексей, получив достойное образование, сможет обеспечить себя сам и, обзаведясь семьёй, на старости лет вернётся в вятскую усадьбу.
– А со средствами как будет? – вкрадчиво продолжил Карл Карлович, видя, что друг не возражает. – Алёшу зачислят в тот Кадетский корпус, что мы с тобой выбрали. Ты рядом будешь, в Петербурге. Всегда и навестить можно, и мальчика отпустят в отпуск домой пойти. Девочки в столице тоже смогут учиться, если захотят. И приличных молодых людей там встретить больше возможности, чем у нас здесь. Кто здесь в женихах – пятидесятилетий нотариус да учитель в семинарии. Или прикажешь им за купцов пойти?
– Всё так, друг мой, всё так, – Пётр Алексеевич вскочил и опять забегал по комнате, не удержался. – Но ведь это родовое гнездо!
– Ну, ты, Петя, уж слишком кичишься! Скажи-ка мне, кто из вас, Ивановых, включая твоего отца и деда, здесь родился? Молчишь? А я скажу – только Алёшка!
«А барон прав!» – притормозив у стола, задумался Пётр Алексеевич. И лично он, и отец, и дед родились совсем в иных местах, а сюда, в Вятку, приезжали уже на покой. Лиза родилась в бытность его службы на Кавказе, Анна – по дороге в Москву. И только Алексей мог по праву считать себя местным уроженцем.
– Карл Карлович, друг мой дорогой, да я же всем сердцем прикипел к этому месту – и ты здесь, и Софьюшка. Кто за могилкой смотреть будет?
– Ты, Петя, не среди варваров тут живёшь! Православные кругом, присмотрят... Денег заплатишь, и присмотрят! А по весне, на годовщину, сам с детьми приезжать будешь. Все по чину сделаешь, поминальные закажешь... средства позволят.
– Да как же я ходить мимо своего дома буду, зная, что продал за здорово живёшь!
– Ну, во-первых, не за здорово живёшь, а за очень неплохие деньги. А во-вторых, что тебе здесь ходить? Остановился в гостинице и езди себе Соню поминай, кладбище-то совсем в другой стороне!
Карл Карлович позвонил, вызывая слугу. Шустрый парнишка влетел в кабинет через секунду, будто под дверью караулил.
– Ты, Максимушка, собери нам тут графинчик и закусить чего посолиднее, а то от важных дум мы проголодались, – приказал барон. – И одеваться мне давай.
Максимушка услужливо открыл дверь в соседнюю комнату, спальню барона, со словами: «Готово всё, ваше сиятельство!» Барон поморщился, но поправлять слугу не стал. Не располагала обстановка для нравоучений. Подхватив с письменного стола поднос с посудой, оставшейся после утреннего кофе, слуга немедля выскочил за дверь, прикрыв её за собой не плотно. Похоже, всех в доме интересовала причина, по которой два друга заперлись с утра пораньше. Пётр Алексеевич сидел в глубоком кресле, задумчиво подперев больную и горящую от противоречивых мыслей голову.
