«Дорога сквозь пепел: Чёрный маяк» - страница 5

– Громче! – Агафья ударила ладонью по столу. Стакан с водой опрокинулся, но капли застыли в воздухе, сверкая в свете лампады. – Иначе они услышат первыми!

Он крикнул. Окно взорвалось внутрь. Осколки стекла не упали – зависли, сложившись в знак: три круга, пересечённых линией. Как та печать, что Агафья хранила в сундуке вместе с фотографией матери Миши.

За окном завыло. Не ветер – что-то большое провело когтями по наружной стене. Один длинный след – от фундамента до самой крыши.

– Запомни, – Агафья вытерла кровь с его губ (откуда она взялась?). – Это закрывает дверь. Но если скажешь наоборот…

Её рука дрожала.

– …разбудишь То, Что Спит Между Мирами.

Михаил вдруг понял: бабка смотрит не на него, а сквозь него. На то, что отражалось в осколках стекла.

На то, что уже стояло за его спиной.

Архивная вставка:

Из дневника Агафьи (июнь 1985):

«Сегодня дала Мише заклятье. Слова жгут, как тогда, когда Виктор уходил на мыс Хийси. Нож в его руке дрожал – не от страха, а от знания. За окном скреблось. Значит, услышали. Скоро он уедет в город, а я останусь сторожить порог. Последний сторож из нашего рода».

На полях:

«Фигурка Хийси сегодня утром была тёплой. Цифры сменились на 2183. Значит, он действительно придёт 21.06.1991. Как и предсказывала старая саамка».

Перрон в Олонце был пуст. Только лужи от ночного дождя дрожали под колёсами поезда, отражая перекошенные фонари. Михаил втиснулся в вагон, чувствуя, как фигурка Хийси в кармане нагревается – не просто теплеет, а пульсирует в такт стуку колёс. 2126. Число жгло кожу сквозь ткань.

Сергей, уже сидевший у окна, швырнул ему банку тушёнки.

– Жри, призрак. А то сдуешься, как в прошлый раз.

Голос звучал грубо, но пальцы, которыми он открывал консервный нож, дрожали. Михаил заметил: под ногтями у друга чернело. Как у того геолога Петрова, которого нашли у шурфа в сорок девятом.

Поезд тронулся. В проходе закачалась проводница – женщина с лицом, как у восковой куклы.

– Билетики, мальчики.

Она слишком долго смотрела на Михаила.

– У тебя глаза… как у ночного зверя. Бабка не ворожила, случаем?

Сергей фыркнул:

– Да он у нас с луны свалился.

Но когда проводница ушла, он наклонился:

– Чёрт, Миш… У неё зрачки – вертикальные. Как у кошки.

За окном мелькнула тень. Агафья стояла на перроне, не двигаясь, в чёрном платке. В руках – олений рог, тот самый, что висел над дверью. В отражении стекла она сидела в вагоне напротив, и её губы шевелились без звука:

«Не спи».

Ночь ворвалась в окна синим туманом. Сергей, пьяный от «Агдама», орал «Группу крови», тыча пальцем в магнитофон:

– Глянь! Плёнка заела на одном месте!

Голос Цоя действительно повторял: «Знак, что я не буду… знак, что я не буду…»

Михаил потянулся выключить – и замер. В крошечном окошке динамика что-то шевелилось. Чёрное. Густое.

– Серый… – он дёрнул друга за рукав.

За окном, в кромешной тьме, горел единственный огонёк.

Маяк.

***

Утром друзья ступили на перрон Московского вокзала. Город встретил запахом мокрого гранита и тоской. Здесь, среди чужих теней, они должен был найти ответ.

Архивная вставка:

Из письма Агафьи Игнатьевны (обнаружено в сундуке, 1986 г.):

«Мишка уехал. Взял Хийси – значит, таймер запущен. Сегодня видела на пороге три чёрных лепестка. Они пахнут не цветами – старинными монетами. Как те, что кладут покойникам на глаза. Если он не вернётся к нулевому дню (21.06.1991), то ищите его в зеркалах. Особенно в тех, где он отражался ребёнком».