– Как думаешь, Шнурок, кто сильнее – муравей или слон? – спрашивал дед, пока мы сидели в машине у платформы.
Не дожидаясь ответа, он серьезным тоном продолжал:
– Сам-то я думаю, что муравей, этот жучок может поднять гораздо больше своего веса.
Вполуха слушая деда, я рассматривал полевые травы, качающиеся у обочины привокзальной стоянки, и представлял себе огромного серого слона, хоботом держащего пальму, а рядом – маленького черного муравья, у которого на спине лежал березовый листочек. «Сейчас вот придет длинная зеленая электричка, и я наконец-то увижу маму и папу, они мне, наверное, привезут новый катафот… Все-таки хорошо сидеть с дедом в машине. А катафот потом поставлю на переднее колесо, чтобы было как у Рыжего» – думал я.
Еще в дедовой машине в стеклянном набалдашнике рычага коробки передач жила золотая рыбка. Лучи солнца играли на ее перистых плавниках и золотой кольчуге. Во всех машинах, на которых мне потом доводилось ездить, я первым делом смотрел на рычаг переключения скоростей, но рыбка была только у деда – на всех прочих рычагах по черной коже были выцарапаны скучные закорючки с цифрами.
***
Дед любил выпить, за что частенько получал нагоняй от бабушки. В детстве мне это казалось забавным, но потом начало удивлять. Он был серьезным и молчаливым человеком, нередко подверженным смене настроений, но стоило ему «принять», как он совершенно преображался: хмурость сменялась улыбчивостью, а во время застолий дед мог пуститься в пляс или затянуть «Ой, мороз, мороз». Вместе с хорошим настроением приходила к нему и некоторая нелепость, свойственная многим пьяным. Именно она, видимо, так и раздражала бабушку.
– Купи торт! – требовал от нее дед по телефону.
– Это еще зачем? – недовольно переспрашивала бабушка, мгновенно вычислив, в каком состоянии муж вернется с работы.
– Я так хочу! – звучал краткий ответ.
Беседы их обычно начинались с порога:
– Опять ханку жрали! – грустно замечала бабушка, когда дед открывал дверь и приветствовал ее широкой улыбкой.
– Мать, всего полстопочки выпили, – извиняющимся тоном отвечал он, покачиваясь из стороны в сторону.
Этим происшествие обычно и исчерпывалось, но иногда случались и неожиданные повороты.
Однажды, придя домой подшофе и немного посмотрев телевизор, дед уверенным шагом направился в ванную, где достал длинные ножницы и зачем-то выстриг себе волосы на висках. Вернувшись в комнату, он с довольным видом уселся в кресло. Бабушка от удивления, злости и бессилия едва не потеряла дар речи.
На следующее утро дед как ни в чем не бывало выпил кофе и обнаружил перемену в собственном облике лишь в дверях. Осознав, что сделать с волосами уже ничего нельзя, принялся плотнее натягивать на голову кепку.
– Ты хоть на работе скажи, что это тебя жена от злости так обкорнала, – напутствовала его бабушка, – за пьянство!
– Разберемси, – спокойно ответил дед и удалился на работу. Никаких проблем из-за новой прически у него там не возникло. А если бы и возникли, то он бы и не слишком расстроился.
Казалось, что он ничего не боится, со слабым зрением и после глаукомы он легко разгонялся на стареньком «Москвиче» до ста километров и, не обращая внимания на свист ветра и странные звуки из-под капота, успевал беседовать с бабушкой:
– Мать, ну-ка посмотри, много там машин в очереди на пирамиду стоит?
Бабушка, зажмурившись от такой езды, недовольно отвечала:
