Но тут на терраску, как ошпаренный, влетел Коля и зло зашипел: «Рай, иди отсюда». Она вышла с ним на улицу, и с того момента отношения испортились окончательно. Коля даже потребовал у бабушки вернуть ему чайный сервиз, который сам же подарил ей на юбилей.
В доме тут же появилось еще несколько перегородок, а на участке произошел очередной раздел. Возвели перегородку даже в недостроенном сарае.
Не зная, как теперь вести себя с младшим братом, дед пребывал в полной растерянности, но бабушка, сильно обидевшись на Колю, поставила мужу ультиматум: «По поводу своего брата даже не выступай». Дед хмыкнул, но супругу послушался. Больше они с Колей ничего вместе не построили.
Вскоре между братьями из-за нескольких сантиметров земли разгорелась ожесточенная драка. Коля так распалился, что огрел деда тяжелым разводным ключом. Тому залило кровью лицо, но и он в долгу не остался: не сумев выкопать собственноручно посаженную яблоню, оказавшуюся на «вражеской территории», дед притащил с химзавода промышленную марганцовку и залил ею корни. Яблоня тут же зачахла и Коле не досталась.
***
Дед мой в обычной жизни был молчалив и, как рассказывала бабушка, после ссор мог не разговаривать с ней месяцами. Имея хмурый вид, он отличался своеобразным чувством юмора. Однажды пообещав подарить мне на десятилетие пятьсот рублей, он позвонил накануне дня рождения и сообщил, что передумал и теперь привезет мне «шоколадку и пять рублей». От обиды я едва не расплакался.
В Дураковке мы с дедом проводили не так много времени: в будние дни он работал в городе и чаще приезжал на выходные. Пока все жили дружно, каждую пятницу на закате мы с Колей шли к высокому холму встречать дедовский «Москвич». Сидя в тени серебристой водонапорки, мы с Колей слушали, как у подножья холма убаюкивающе шуршат автомобили, а за спиной в ржавой кабине брошенного экскаватора гудит ветер.
С холма открывался дивный вид: в Яме за рекой виднелась полуразрушенная колокольня, слева в низине находился кирпичный корпус РТС, все колхозные трактора и комбайны приезжали оттуда, справа змеилось шоссе, и всю картину обрамлял изумрудный лес.
Вот промелькнула среди листвы оранжевая крыша, через минуту на бетонку выкатывался автомобиль деда – точь-в-точь экзотический цитрус, переливавшийся в лучах заходящего солнца. Дед, сидевший за рулем, растягивал в довольной улыбке рот с двумя железными коронками. Размахивая руками, я в восторге сбегал с холма, машина останавливалась, и мы с едва поспевающим за мной Колей залезали внутрь. В салоне пахло хлебом: дед часто заезжал на местный хлебозавод и покупал там несколько горячих батонов белого и пару кирпичиков черного. По дороге в деревню мне разрешалось их продегустировать.
– Ешь лучше черный, Шишок, от него вся сила, – советовал мне дед. Я для вида отламывал кусочек угольного глянца, но больше налегал на белый: он был мягким, а золотистая корочка приятно пружинила на зубах.
Иногда дед усаживал меня на колени и давал порулить «Москвичом», так мы обычно и въезжали в деревню: я с дедом на водительском кресле, а Коля – на пассажирском.
Если мир Коли ассоциировался у меня со строительством и инструментами, то дед был неразрывно связан с автомобилями, гаражами и прицепами. Он постоянно копался в «Москвиче», заливал в него разные химикаты, а потом мы вместе ехали на газовый завод за баллоном пропана или на железнодорожную станцию встречать родителей.
