Читать онлайн Андрон Волков - Дураки с холма

Нам завтра повзрослеть…

Закон племени

Я родился в старинном русском городе в конце прошлого века. Огромная империя доживала свои последние годы. Жизнь моя начиналась с эпохи больших перемен.

Просыпаясь в сумраке бабушкиной квартиры, я слушал, как за окном шумят тополя, и с легким свистом проносятся по утреннему шоссе красно-белые «Икарусы». Вскоре шоссе задрожало от лязга гусениц военной техники. Колонна танков темно-зеленой змеей ползла к центру города. Отец рассказывал о вертолете над городом, отстреливающем боекомплект по намеченной барражирующей цели. По сей день мы так и не поняли, кем и для чего были указаны те неведомые цели. Бунин писал о русских революциях XX века: «Сперва меньшевики, потом грузовики, потом большевики и броневики…» Ирония судьбы: то, что созидалось броневиками, завершали танки и вертолеты…

Жизнь нашей семьи текла в отдалении от грандиозных событий. В большой комнате ежечасно били юбилейные часы дедушки. Он просыпался и уходил на завод, папа одевался и шел на недавно открывшуюся биржу, бабушка уезжала на ткацкую фабрику «Художественные узоры», где работала вышивальщицей, а мы с мамой брели на детскую площадку в укромный двор, зажатый между двумя старенькими пятиэтажками.

После обеда я садился на ковер и вместе с машинками и солдатиками слушал, как мама читает мне вслух книжки и стихи. В отблесках молочного света, лившегося через старое деревянное окно, проступали Незнайка и Карлсон, с книжных полок спрыгивали на ковер Эмиль из Леннеберги и человек рассеянный с улицы Бассейной, Муми-тролль и Конек-Горбунок осторожно выглядывали из-под крышки старой радиолы. Так под шепот слов и дождей проходила смутная осень.

Иными вечерами, когда в окнах дома напротив таинственным светом загорались люстры и аквариумы телевизоров, у нас было темно: бабушка снимала с антресоли фильмоскоп, мы тихонько устраивались в коридоре между моей комнатой и спальней. Вскоре на белом квадрате двери открывалось окно в сказочный мир: там были извечные старик со старухой, Кай и Герда, а еще капризный король, которого от большой беды уберег маленький паучок.

Зимой дед доставал с балкона санки с разноцветными рейками и уводил меня кататься в большой парк. Там были черные деревья и овраги, а на обратном пути мы ходили к старинному роднику набрать ледяной воды в пластмассовую канистру. Все кругом укрывал снег, как в сказке про Снежную королеву, и шептал что-то загадочное ключ.

Весной всю мою комнату заливало золотым светом. В те дни бабушка выставляла перед подоконником огромную деревянную доску с новой рассадой. Я привставал на мыски и с любопытством рассматривал крохотные стебельки, поднимающиеся от черной земли к солнцу. «Не думал, не гадал он, никак не ожидал он», – пела радиола с того самого места, где когда-то стоял мой манеж.

Вот-вот настанет лето. Непременно пойдем с мамой в книжный магазин за новыми пластинками. И пока мы будем идти вдоль шоссе по другую его сторону, на фоне безоблачного неба проплывет четверка серых «Лебедей». Они такие огромные, что кажется, будто это не высотные дома, а что-то инопланетное. Подует легкий ветер, зашелестят машины, и думаться будет о книжке «Герусо хочет стать человеком», ведь там такие яркие картинки!

А в один прекрасный день дедушка откроет гараж и на морковном «Москвиче» повезет всех на свою малую родину – в деревню Дураково, которую часто называли и просто Дураковкой. И там у меня начнется еще одна новая жизнь.

***

На подъезде к деревне «Москвич» буксовал на проселке, а иногда и окончательно застревал. Дед раздраженно вздыхал, хлопал капотом и доставал из багажника железные цепи для колес. Помогало это мало. Бабушка взирала на эти действия с иронией, ей давно было ясно, что автомобиль можно вытащить только трактором. К счастью, синие «Беларуси» частенько проезжали через деревню, не слишком поспешая по таинственным колхозным делам.

Пока дед с бабушкой оставались на проселке дожидаться трактора, мы с мамой пешком брели до деревни. Вот вдалеке между желтыми пшеничными полями и голубым небом появлялись первые дома: бирюзовый – Зеленцовых, изумрудный – Чуркиных. В нашей деревне едва ли наберется больше двух десятков усадеб, но для меня это огромный мир, где за каждым деревом скрывается личная история, каждая скамейка согрета теплом десятка ушедших, а каждый живущий – неразгаданная тайна.

Нашей Дураковке около пятисот лет, но как здесь выглядела старинная русская жизнь, остается только догадываться: просыпались петухи, стучали топоры, из-за елового леса гудел перезвон древнего монастыря… Стоял ли здесь когда-нибудь барский дом с его тягучей атмосферой неизбывной обломовщины? Едва ли.

Ветер с полей давно разметал пепел революций, хотя всех местных и задело колхозными инициативами. Потом мрачной осенью севернее Дураковки процарапалась кроваво-серая линия – одна из трагического множества. Били орудия, стрекотали пулеметы, дедушке Лехи и Серого на большом пруду взрывом гранаты оторвало фаланги на ноге, когда тот потянулся к горе трупов за приглянувшимися немецкими сапогами. Пальцы пришлось по живому пилить ножовкой.

Деревню не сдали, хотя и готовились к худшему – красноармейцы жгли дома, чтобы те не достались врагу. Земля впитала и это. Вскоре из эвакуации возвратились местные и вместе с солдатами отстроили новые дома, кто-то на прежнем месте, а другие – на новом. Деревня вновь зажила незаметной жизнью в тени больших городов и событий. И вновь по утрам стало слышно, как кукушка гадает об оставшихся днях земной жизни.

Ко Всемирному фестивалю молодежи и студентов на единственной деревенской улице колхозники посадили липы. В детстве эти деревья казались мне великанами, но настоящим титаном среди них был вековой тополь в прогоне между домами дяди Лени и Паука. Кто и когда посадил это дерево, навсегда осталось для меня загадкой. На другой стороне улицы корабельной мачтой вздымалась столетняя липа, росшая на задах у Алексеевых. Во всей деревне только она одна была достойной парой тополю. Два этих дерева, подобно толкиновским Тельпериону и Лаурелину, с детства казались мне особенными: когда из полей на деревню налетал сильный ветер, ветви их наполняли окрестности загадочным шепотом, в котором терялись все прочие звуки: разговоры местных, блеяние овец, шум редких автомобилей и наша собственная суета. Тополь потом срубил сын дяди Лени: вековое дерево угрожало его новому дому, едва видневшемуся за крепостным валом могучего забора. А одинокая липа по-прежнему шепчет о чем-то далеком…

Время неумолимо. Ушли все местные, а вместе с ними все дальше собственное детство – неограненная драгоценность, которая с каждым годом только дороже. Но чем дальше, тем ярче отблески простой деревенской жизни, свидетелем которой мне когда-то довелось быть. Неужели напрасно?

1. Чуркины

2. Большой Лёха

3. Костик

4. Андрюха

5. Алексеевы

6. Гусь

7. Чернов

8. Юра

9. Баба Маня

10. Игорь

11. Дьявольский вагончик

12. ЦК

13. Зыба

14. Лёха и Серый

15. Паук

16. Дядя Лёня

17. Степаныч

18. Академики

19. Крот

20. Зеленцовы

21. Маленький пруд

22. Большой пруд

23. Вышка

24. Дом Рыжего

25. Дом Шапки

Многие мечтают обзавестись загородным домом и превратить его в семейную усадьбу, под крышей которой счастливо заживут несколько поколений большой семьи. К моменту моего рождения такой дом в нашей семье уже был. Стоял он на родовой земле – вытянутом участке в полгектара. Как и все в нашей деревне, дом был с историей. Когда я впервые увидел его, стенам исполнилось почти полвека: поставили их в середине войны. Крыльцо, подпол, печка и чердак помнили несколько поколений родственников по линии моей мамы.

На заборе перед домом висела черная цифра три, рядом – белый щит с алыми буквами: «Дом образцового содержания». Ниже был нарисован миниатюрный колосок красной пшеницы. Бабушка рассказывала, что такой знак вешали на дом по решению сельсовета. Не знаю, за какие достижения его давали – красивые наличники ли, аккуратный штакетник, а может быть, ухоженный сад? Как бы там ни было, в личные отношения обитателей сельсовет точно не вникал.

***

Наш дом всегда был разделен. Даже в самом далеком моем детстве, когда зеленая комната почившей прабабушки еще не была разрезана перегородкой, дядя Витя как самый старший из сыновей уже успел приладить к дому небольшую терраску, с которой сделал отдельный вход для жены и сы́ночки. Это было только начало. Вскоре на месте, где располагался скотный двор, появилась новая комната, к которой тут же примкнула четверть прабабушкиных сеней, заботливо отделенных дядей Витей от общего пространства.

До войны у моих пращуров в Дураковке стоял массивный дом-пятистенка со скотным двором и сараем. О них я знал только по рассказам: в сорок первом деревню сожгли свои же, чтобы имущество не досталось фашистам. Прадед, ушедший на войну в тревожном июле, с нее не вернулся: в феврале сорок четвертого он умер от ран рядом с маленькой деревушкой в Витебской области. Не знаю, напомнила ли она ему родную Дураковку, да и было ли среди лязга железа и крови хоть мгновение для воспоминаний о родном крае…

От прадеда в семье сохранилась фотография, где он с прабабкой отрешенно смотрит в камеру, и пожелтевшее извещение, канцелярские слова которого протокольно сообщали о семейном горе: «…верный воинской присяге, проявив геройство и мужество, был ранен в бою и умер от ран…» Земная жизнь моего неизвестного предка завершилась в поэтические тридцать семь.

Однажды я побывал у братской могилы, спрятанной в таинственной роще возле опустевшей лесной деревни в Белоруссии. Шел дождь, и я долго искал имя прадеда на мокрых камнях. Казалось, его не было, но вскоре среди выгравированных имен проступили инициалы моего пращура. Как я тогда сожалел, что прикосновение к камню не позволяет увидеть прошлое во всех подробностях. Прадед жил так недавно, но в мире о нем осталось так мало…

***

После гибели прадеда прабабушка осталась с пятью детьми.

Дочери в семье родились раньше сыновей, но дядя Витя как самый старший из мужчин всегда считал себя мудрее и опытнее остальных. Мать поощряла подобное заблуждение.

Постепенно дети выросли и стали один за другим перебираться в город – сначала на заработки, а потом и на постоянную жизнь. Но в выходные все обязательно возвращались в деревню навестить мать. После обильных возлияний, когда большая часть домочадцев укладывалась спать, дядя Витя уходил с матерью в маленькую каморку за печкой и заводил долгую беседу о свадьбе очередной родственницы:

– Я так думаю, мать, что ей еще рановато замуж. Пусть сначала он получит квартиру, – хрипел дядя Витя в темноту.

– Да-да-да, – поддакивала прабабушка, которая к тому моменту уже едва держалась на стуле от усталости.

– Мать, ты же понимаешь, нельзя в эти годы так быстро, она сама ничего по молодости не понимает, а тут надо все обдумать, – все больше распаляясь, размахивал руками дядя Витя.

В доме едва слышно храпели, а за печкой деловито скребся невидимый сверчок.

У моего деда со старшим братом отношения были натянутыми. Не слишком разбираясь в причинах, я вслед за взрослыми постепенно начал видеть в дяде Вите «чужую сторону». К научению вскоре прибавились и мои собственные впечатления.