Дуремары перестройки. Так все и было - страница 14

Мы вернулись к прерванному разговору.

– А как же народный контроль, профсоюзы?

Он взглянул так, что мне стало неудобно:

– Электрификация всей страны закончилась полной победой – всем стало все до лампочки! Да и хватит об этом. Лучше посоветовал бы чего.

Я предложил помочь устроиться на кирпичный завод, где работал один из друзей детства. Куда-куда, а в охрану Василь непременно подойдет. Ну а пожить может пока у меня.

– Нет, – сказал Снетков, – не могу я так злоупотреблять твоим гостеприимством. Тебе, творческому человеку, одиночество и покой необходимы.

Я с некоторым удивлением взглянул на него.

– По себе знаю, – добавил он.

Дом деда находился на окраине поселка. В сороковом, за год до начала войны, дед построился на соседнем участке, но тот дом сгорел, вернее, сожгли.

При отступлении в неразберихе приказы часто выполнялись буквально. По радио прозвучал призыв: врагу ничего не оставлять! Местные власти поручили каждому активисту, уходящему в партизаны, сжечь свой дом и два соседних.

Сосед моего деда Егор выполнил приказ, но не полностью: два дома сжег, а свой почему-то оставил. Дед до самой смерти материл этого Егора. Но предвидя разборки, после войны тот затерялся на просторах необъятной родины. Пришлось строиться по новой.

Дом стоял на краю глубокого оврага, уходящего к реке. Его окружало два десятка домов также послевоенного времени. Половина из них уже давно стали дачами, так как молодежь перебралась в города. Некоторые переселились в благоустроенные квартиры в центре поселка.

Градообразующим предприятием был кирпичный завод, построенный еще до революции. Большая часть здешнего населения там и работала. А еще – на железной дороге, в пионерских лагерях и воинских частях. Некоторые работали в райцентре, куда, как и я, добирались электричкой.

В поселке были школа, почтовое отделение, Дом культуры, пяток магазинов. Были и любимые места местных мужиков – столовая с буфетом и пивной павильончик, по определению моего покойного деда забегаловка. В него могло втиснуться всего с десяток любителей напитка.

Достопримечательностей в поселке было три: гранитный бюст героя гражданской войны и два местных жителя, претендующих на бюсты в будущем – Пашка Ветрогон и Чекуха.

Главная достопримечательность

Пашка был знаменит тем, что по праздникам зимой и летом в любую погоду ходил босиком и под гармонь пел матерные частушки. В них он обещал кому-то окошко разбить, кому-то ребенка сделать, а теще – снять штаны и показать все как есть.

Так как праздников в году по Пашкиным подсчетам было 248, то выступал он не реже чем президент с просьбами потерпеть.

Чекуху тоже знали все. Он целыми днями бродил по поселку и просил у всех двадцать копеек. Его старались обойти стороной или хотя бы отвернуться. Но не тут-то было! Чекуха обгонял беглецов и заявлял:

– Слышь, друг? Ты зря отворачиваешься, я тебя не только в лицо знаю.

Все знали его фирменный тост: «С доброй душой!» – он вообще был не многословен.

Чуть менее известными были два неразлучных друга раннего пенсионного возраста, чаще других упоминаемые в местных новостях: Горыныч и Гладиатор.

Но все эти личности обретались в центре поселка. У меня же среди соседей был десяток пенсионеров, Манька с сыном Вовкой и отставной подполковник, которого для облегчения в произношении местное население произвело в полковники.

Полковник несколько раз заходил ко мне с поллитровкой и навязчивыми разговорами о политической роли Советской Армии. Первого же посещения мне хватило, чтобы согласится с народным определением: