Двадцатый век Натальи Храмцовой - страница 20

Тут я врываюсь в разговор: «Баба Лиза! Надо же правду говорить! У нас глава семьи – мама!»

27 января 1998 года. Наталья Сергеевна – А.С. Бутурлину в Москву.

(…) Смертельно боюсь гололёда. Выползу за покупками, тащу в руках и в зубах, а ноги дрожат и спина мокрая от страха. А потом тихо сижу дома, «кушаю» из холодильника, соседка ходит за хлебом.

Когда сижу дома, понимаю, что моим земляком был не И.А. Гончаров (он быстро стал петербуржцем – писателем и цензором), а Обломов и его Захар. Во мне, кажется, есть черты обоих, уверена, что с ними мне легче жить!

Есть, что есть и пить, есть, что читать, слушать и даже смотреть; друзья и знакомые не забывают – приходят, звонят, пишут и даже дарят подарки. Есть умение и желание что-то переделать, перешить для себя – и нагота прикрыта и чучелом не выглядишь!

В подарок друзьям шью «тапочки для гостей»… В доме тепло, пенсию приносят вовремя, ни у кого ничего не прошу, наоборот, у меня берут в долг, от политики отрешилась, от всех безобразий так устала и заслонилась, что уже даже не больно. Много ли надо?

Спорю последнее время всё больше с книгами, которые читаю. Немного с М. Таривердиевым (лёгкий, талантливый человек, зачем так рано умер?), то с Н. Шильдером по поводу Павла I, которого я склонна во многом оправдывать. (Матушку-Екатерину не люблю!)

(…) Последнее время радовал телевизор, были передачи о приятных и интересных людях (Рязанов, М. Задорнов – не министр); хорошо поставили «Графиню де Монсоро», две передачи – интересные очень – «Старая квартира» (в последней такой был Ю.П. Любимов). И слава Богу, пока мы, в принципе, беспамятные, помним о В. Высоцком. Концерт был ужасный, но показали удивительный фильм по чеховской «Дуэли» – с Высоцким, Далем, Папановым…

Ну вот, я и обрушила на Вас все впечатления моей домашней жизни.

Пишите, не забывайте меня (…)

– Расскажу историю своего дядюшки (мужа моей тётки) Валентина Владимировича Ивановского.

Когда-то, ещё до революции, его выгнали из гимназии, потому что он был в каком-то революционном кружке. Причём, выгнали с «волчьим билетом». Тогда родители (помещики) отправили его во Францию, в Париж. (Он говорил: «Я понял, как ужасно можно исказить писателя, тогда когда я читал Гоголя по-французски»).

Поступил в Сорбонну, учился. Потом, когда ему разрешили, вернулся в Россию, кончил Петровско-Разумовскую сельскохозяйственную академию. Как-то ухитрился три раза жениться. Сначала была украинка, они разошлись. Потом была русская дама из Нижнего Новгорода.

А потом он приехал в Ульяновск (что он тут делал, я, честное слово, не знаю). Познакомился с моим отцом (папа любил интересных людей). В это время моя тётушка (сестра мамы) сбежала от ревнивого мужа. И папа мой как-то сказал: «Валентин, Надя, сходите вместе в кино». (Это был где-то 1926 год).

Сходили они в кино, а на другой день пришли и сказали маме: «Мы женимся». Мама, конечно, куда обрушила гнев? Правильно, на папу. «Это ты, дурак, их послал. И вот теперь Надя выходит замуж, а он на 20 лет её старше». Но ничего, прожили вместе 25 лет. Правда, детей у них не было. Не знаю, почему.

Арестовали его, как и положено, в 37-м году. И он в ГУЛАГе был ударником соцтруда, после Сорбонны вил верёвки. Нашёл там себе друга, с которым общался по-французски.

Арестовали его в городе Суздале, где он работал преподавателем в сельскохозяйственном техникуме. (Дядюшка вообще скиталец по натуре, он хотел выращивать растения на полюсе холода в Верхоянске. Слава богу, он туда тётку не утащил).