– Будешь делать, Сима?
– Если мне хватит здоровья, Мина. Я уже кровью харкаю от такой жизни. Быть прислугой великовозрастным детям…
Я бегу к зеркалу около входной двери, открываю рот:
– Так, пятерку удалить, четверку депульпировать. На нижние шестерки – мост.
– Что ты там бубнишь? – кричит сквозь закрытую дверь своей комнаты бабушка.
– Я уже кровью харкаю от такой жизни, – кричу я в ответ.
Бабушка возвращается к Мине:
– Мина, ты слышала? Кровью она харкает! Где, скажи мне, ребенок в три года мог этого набраться?
Анна Ивановна
С Анной Ивановной бабушку объединяла давняя трудовая дружба, которая началась сразу после войны. А с Линой – младшей дочкой Анны Ивановны с детства дружила моя мама.
Бабушка и Анна Ивановна негласно соревновались друг с другом.
Соревнование началось с карьеры, Анна Ивановна стала завстоловой, а бабушка всего лишь бухгалтером. Потом Анна Ивановна снова победила. Она вышла замуж и родила двух дочек погодков. А у бабушки первый муж погиб, второй муж ушел, и дочка родилась всего одна.
Но в одном забеге бабушка все же одержала верх. Победу ей принесла моя мама.
Мама с рождения была не по годам крупной, увесистой девочкой, с очень густыми кудрявыми волосами. А Лина и Анфиса – напротив, крохотными, тощими, с тифозными стрижечками из-под которых проглядывал череп. И это при совершенно одинаковых возможностях. Ибо и бабушка, и Анна Ивановна работали в общепите и таскали на равных. «Не в коня корм», – говорили про Лину и Анфису и разводили руками.
Бабушка втайне гордилась, что так откормила маму. В одиночку, после войны, в чужом городе. Анна Ивановна поджимала губы. Победа бабушки в области материнства была на лицо, и все карьерные и личные вершины, которые покорила Анна Ивановна при этом меркли и отступали на второй план. На школьном фото мама и Лина выглядели как Винни-Пух с Пятачком. Говаривали, что Лина и Анфиса так мало весили, что у них в положенное время не начался переходный возраст. И тут уж Анна Ивановна взялась за дело и начала откармливать дочек чистой сметаной (странно, что она так затянула с этим делом, бабушка так откармливала маму с рождения). Дело пошло на лад. Сестры стали набирать вес, и переходный возраст не заставил себя долго ждать. А мама, наоборот, в восемнадцаь лет взяла и села на диету. Тут-то подруги и сравнялись в весе. Теперь бабушке и Анне Ивановне на время стало не в чем соревноваться. А бабушка, мне кажется, так никогда и не простила маме, это злонамеренное снижение веса и такое жестокое обесценивание ее материнской победы.
Кроме соревнования бабушки и Анны Ивановны и дружбы мамы с младшей дочкой Линой с семьей Голубевых нас связало следующее обстоятельство, муж старшей дочки Анфисы – Гриша оказался другом моего будущего папы. На одной из домашних посиделок мои мама и папа познакомились и как-то само-собой соединились в семью.
Так что, Голубевых-Станицких мы считали, почти что, родственниками. Анна Ивановна всегда ассоциировалась у меня с Полботинка из книжки Эно Рауда «Муфта, Полботинка, Моховая Борода». К своему почтенному возрасту она почти полностью облысела и отличалась суровым нравом. Из всех подруг она была старшей по возрасту и по должности.
Я любила тетю Лину, она была доброй и красиво одевалась, а тетю Анфису – терпеть не могла. Она вечно приставала ко мне, то почему я не здороваюсь, то почему не смотрю ей в глаза (если меня все-таки заставили здороваться). Кстати, здороваться только с теми, кто мне нравится, являлось моим личным правилом, которого я строго придерживалась. Но Анфиса активно продавливала сложившуюся линию обороны. Мое терпение подходило к концу. Как-то на семейном торжестве я дождалась, когда все разговоры затихли на пару секунд, и громко спросила: «Тетя Анфиса, а почему у тебя такой длинный нос?»
