Двенадцатая ночь, или Всё, что угодно. Последствие комедии «Twelfth Night, or What You Will» by William Shakespeare - страница 5
Оливия.
Дырявая шлюпка – на этот случай самое подходящее сравнение. Присмотрел бы ты за ним, а то боюсь, наш утопленник всплывет где-нибудь в сточной канаве или того хуже – в полицейском участке.
Фесто.
Поверь моему опыту, мадонна, он еще на плаву, хотя ума уже лишился. Так что дурачок присмотрит за безумцем.
Фесто сталкивается в дверях с Мальволио.
Мальволио.
Каналья!
Фесто.
Рад знакомству. А я – Фесто, придворный шут.
Фесто уходит.
Мальволио.
Мадам, этот юноша желает говорить с вами. Я сказал ему, что вы больны – он заявил, что прихватил с собой испытанное средство от вашей болезни. Я сказал, что вы спите – он сообщил, что умеет разговаривать со спящими, и показал соответствующий диплом. Наконец, простите, мадам, я соврал, что вы умерли. Он завопил «Аллилуйя!» и утверждает, что способен воскресить вас, аки Христос Лазаря. На этом я спасовал, ретировался и жду дальнейших распоряжений. Этот юноша желает с вами говорить и ничего не желает слышать.
Оливия.
Скажите ему, что он не будет говорить со мною!
Мальволио.
Сказал. Наглец же отвечает, что будет стоять у ворот так же непокобели… непоко-лебимо, как чугунная коновязь, до тех пор, пока…
Оливия.
Да что же он за человек такой? Какого рода?
Мальволио.
Мужескаго, мадам.
Оливия.
Да нет, какого он типа?
Мальволио.
По-моему, сангвиник.
Оливия.
Да нет же! Что он за персонаж? Каков типаж? Какого амплуа?
Мальволио.
Похож на травести. Для мужчины слишком юн, для младенца староват. Стручок без очевидно выпуклого содержания, этакий цуккини с весенней грядки. Говорит грозно, а у самого материнское молоко на губах не обсохло.
Оливия.
Ладно. Пусть войдет. И позовите мою горничную.
Мальволио.
Мария! Срочно к госпоже!
Мальволио уходит. Входит Мария.
Оливия.
Подай мою вуаль, Мария.
Набрось мне на лицо.
Сама прикройся тоже.
Послушаем мальчишку от Орсино.
Входит Виола.
Виола.
Кто из вас досточтимая хозяйка этого замка?
Оливия.
Я за нее. Со мною говорите.
Виола.
Изысканная, ослепительная и несравненная красота!.. Умоляю, скажите: поскольку я никогда ее не видел, вы ли благородная хозяйка этого замка? Прошу, не смейтесь надо мной, вам же лучше будет. Когда я стесняюсь, просто зверею!
Оливия.
Откуда вы свалились на наши головы?
Виола.
Я могу сказать немного больше, чем заучил, но в моей домашней заготовке на этот вопрос ответа нет. Очаровательная, кивните мне, если вы и впрямь в этом доме хозяйка, чтобы я мог начать свою речь.
Оливия.
Вы – комедиант?
Виола.
Нет, мое нежное сердце. Но – клянусь клыками самой ядовитой злобы – я не тот, кого изображаю. Вы – в замке хозяйка?
Оливия.
Если не узурпирую моих собственных прав, то – да, хозяйка здесь я.
Виола.
Если вы и есть она, вы узурпируете право на самое себя. Ведь то, что даровано свыше, принадлежит нам не вполне. Но затем я и здесь, чтобы восстановить справедливость в этом вопросе. Если вам угодно, я начну свою речь и выложу пред вами сердце и печень моего послания.
Оливия.
Угодно, не угодно – давайте без угодничества. Переходите к сути, наконец, а сердце с печенью пусть остаются на бумаге.
Виола.
Но я с таким трудом заучил послание наизусть, и оно так поэтично…
Оливия.
Поэтичность слишком часто сродни притворству. Давайте обойдемся без поэтичности. В чем соль вашей несостоявшейся речи?
Виола.
Но соль без мяса горька и не полезна для здоровья.
Оливия.
Мне доложили о ваших дерзостях у ворот, и я позволила вам войти, чтобы взглянуть на вас из любопытства, а не слушать ваши вирши. Если вы не в своем уме, ступайте прочь. Если в своем – будьте по-военному кратки. У меня нет времени на диалоги о вкусной и здоровой пище.