И в ответ так внезапно:
— Нет. Я тебя не пущу. И не жди. Ты – мой Соболь.
Этот дрожащий голос в самом деле ее? Или кто-то другой за спиной вдруг сказал эти странные слова? Что ей двигало, что?
Он сжал ладонями ее лицо, опуская к себе. Марина на шпильках была выше едва не на голову.
— Посмотри на меня! Посмотри же! Что я для тебя сейчас? Секс? Просто партнер на ночь? Мне правда нужна, скажешь ее – я останусь.
— Конечно, – отвечала Марина, глотая слезы. – Секс. Только секс. А чего еще тебе надо? Любви? Ну так я не умею любить. Даже не думай.
— Тебя мне надо, – с отчаянием выдохнул он, сам оцепенев от своего признания. – Всю. До кончиков пальцев. Вместе с твоей нелюбовью и слезами. Вот этими. И соплями этими. И сомнениями.
— Так бери. Что стоишь? Забирай всю и больше не думай.
— А рядом с тобой я и вовсе всегда идиот, – рыкнул он. Марина видела, как его затрясло. – Иначе бы здесь меня не было. Иди сюда.
И обнял. Крепко-крепко. Будто и правда забирая всю сразу. Она всхлипнула. Так давно сдерживаемые слезы – два дня она их загоняла внутрь, два проклятых долгих дня! – хлынули ручьем. Она заревела от облегчения в голос, громко всхлипывая, выползая из рук, точно гусеница из кокона, оседая у его ног, цепляясь за его брюки, уткнувшись лбом в колени – все-таки нужна ему, все-таки не бросает ее прямо сейчас! Он стек к ней, снимая с ее ног туфли и испытывая зверское желание выкинуть их в окно.
Арата охватил острый стыд – до чего он ее довел? Нет, Марина не могла быть приманкой, не могла играть на стороне Георга. Она – лишь жертва обстоятельств. Это он все придумал, привычка во всем видеть подвох.
— Не плачь, хорошая моя, – бормотал, растерявшись. Ее слезы вызывали мучительное чувство вины. – Не надо плакать!
— Скотина, – всхлипнула она неожиданно и дернула его за галстук. – Истукан ты монгольский!
Арат коротко выдохнул и прильнул вдруг к ее губам. Неожиданно, остро и дерзко. Так бьют поцелуем. Марина отвечала с жадной злостью, почти кусая его. Дернула за ворот рубашки, не обращая внимания на то, что ткань врезается в тело, а пуговицы скачут по полу с веселым стуком. Рубашку с него она молниеносно сдернула. Арат и не думал сопротивляться, активно ей помогая, стягивая с себя брюки и белье одним махом.
Обнаженный, он вдруг замер. Забавно: теперь она в платье, а монгол – откровенен.
Он не лгал ей, Марина отчетливо вдруг это поняла.
Именно она, Марина, не хотела его знать, боялась, пряталась в тени его неизвестности от себя. И все тайны, и недомолвки – лишь ее вина, ее трусость. Это она боялась своих чувств и взаимных откровений, предпочитая отношения случайных попутчиков. А сейчас наступало время выйти из вагона – поезд потерпел крушение, поезд дальше не идет. И снова ей выбирать: вместе или отдельно?
Нет, она же сказала: не отпустит.
Разглядывала его, стоявшего напротив, возбужденного, дышащего тяжело и сжимающего кулаки. В глазах – огонь. Жажда, страсть, обладание.
Марина легонько толкнула его на кровать, опрокинув одним только пальцем.
В ответ на его взгляд в ней поднималось нечто темное, животное, глубокое. Словно в ушах застучал ритм древнего бубна.
Медленно опустила бретельки коктейльного платья. Белья под ним не было, ткань не позволяла носить его невидимо. А может, так все и задумано? Обнажилась грудь, вызвав низкое "Грр!", порыкивающее, призывное. Он всегда сходил с ума от этих безукоризненных полушарий. От формы сосков, ярких, как спелые вишни. От чувственных колыханий ее груди.
