Марина не отрываясь смотрела в его почерневшие глаза. Платье соскользнуло на пол. Она шагнула вперед, будто наступая, поставила колено на край кровати.
Перевела взгляд на его живот. Темная дорожка волос по кубикам мышц вела к воплю плоти. Он так и кричал ей: "Возьми! Прикоснись, стань моей!" Последние секунды терпения.
Уже прямо сейчас, очень скоро они не смогут больше сдержать себя. Будет буря, но в эти секунды Марина успела увидеть его откровение. Арат был восхищен. На лице, всегда таком равнодушном, полыхал пожар страсти. Никогда и никто так ее не хотел. Каждой клеточкой, каждой мыслью. Она оседлала его бедра, вскинулась резко, насаживаясь на Арата, как на кол. Больно, остро – сама так хотела. Без прелюдий и паузы, только страсть, только шторм, только движение. До этой ночи ее смущала такая поза, не чувствовала она ее правильность, не ощущала в ней смысла. А теперь ей безумно нравилось быть в любви главной. Толчок – и он стонет громко и звучно. Толчок – и его выгибает дугой, как от удара током. Марина получала удовольствие, видя, как он под ней гибнет, как сладка ее власть над мужчиной. Не удержалась, нырнула к нему в поцелуй и попалась. Поменялось местами небо и твердь под ногами, Арат навис сверху на секунду, рывком раздвигая ей колени, вошел в нее длинным глубоким движением, и скачка продолжилась в новом ритме. Барабаны застучали по-другому. Он выбивал Марину из Марины. Все глупости, все лишние мысли и сомнения с каждым ударом тела, тугого, словно натянутый лук, вылетали прочь, в космос и в бездну. Какие глупости все то, что было! Главное – только они, только двое, сейчас, в ритме наслаждения и страсти. Гул крови и крики. Больше ничего не важно. Она кусалась, как дикая тигрица, кричала, как чайка. Столько всего накопилось не сказанного, не прочувствованного!
Марина извивалась под ним, царапая его спину и плечи, порывисто двигалась навстречу, а потом ускользала. Он катались по кровати не то борясь, не то стремясь познать все позы разом, а потом хватали воздух опухшими губами, не в силах разжать объятия. Спина у Арата была исцарапана в кровь. На плечах виднелись полукруглые кровоподтеки от ее зубов. А на бедрах Марины наливались багровым следы его пальцев.
"Слава Богу, что Георг этого не увидит, – думала она, лениво водя пальцем по плечу монгола. – Алекс, правда, орать будет, но уж он-то меня поймет".
Арат же, сжимая свою Звезду в объятиях, лишь вдыхал ее запах, уткнувшись в густые и светлые волосы. Рассматривал их, снова и снова удивляясь. Маринина светлая грива была необычной. И дело не в масти, светло-русой, пшеничной. Каждая волосинка на ее голове имела свой цвет. Будто лес или поле, где каждая травинка уникальна. Вот темная былинка, вот кипенно-белая, а рядом цвета темной охры. Разглядывать эту картину он мог бы часами, находя в этом странное умиротворение, словно глядя на воду. И глаза ее: если смотреть в них так близко, что слышно дыхание, можно увидеть и льдинки, как в замерзающем на лютом морозе роднике. Темный ободок колодца, корочка тонкого льда, иголочки инея и свет самого родника. Или тьму – это как повезет.
Его ревность немного утихла, как змея, притаилась под камнем. Он понимал, что проще не стало. Наслаждался каждой секундой рядом с ней, но в душе уже знал: расставание их неизбежно.
Она – и его, и чужая. Ничего не изменилось. Она уйдет, улетит как журавль – и Георг посадит ее в самолет рядом с собой. Георг будет держать в своей большой руке ее тонкие пальцы. Что еще будет делать ненавистный ему алмазный король, Арат предпочитал не думать.
