– Да. Да, да… – и сколько ещё ей так притворяться?
– А? – надо же, заговорили.
– А? – Это Люция.
– А?
«Мы – эхо»? Голос глухой, будто из преисподней… Дзинь-дзинь!
– А?
– А?
Шофёр на неё странно посмотрел. И хер его знает, что он подумал.
Так целый день «дзинь» и «А?». К концу рабочего дня она зависла, что челюсть отвисла. Сердце ноет, в висках стучит. То в жар её бросает, то в холод. Будто климакс, которым, обычно, северянки не страдают. Может, в довершение всего она заболела? Люция в жизни не брала больничный. Даже тогда, когда по больничному зарплата больше выходила. Сама не болела и от других такого же требовала. Кто уходил на больничный, считался врагом коллектива. За глаза её иногда называли железной леди. Железо ржавеет, всё в мире стареет.
Дзинь!
– Мать! – и выбросила через окно чёртов телефон.
Шофёр впёрся в руль, мечтая слиться с панорамой, открывающейся через лобовое стекло. Он просто в шоке от босса в юбке. Как бы его самого не задели.
– Притормози возле аптеки!
– Что купить? – парень готов на любой прогиб.
– Да витамины надо купить. Спасибо, я сама.
От сердца таблетку сразу в аптеке отправила по назначению. Чуть полегчало. Часики тикают, раньше и не знала, что у неё тоже сердце есть. Оно было надёжно спрятано за слоем жира. Не помешало бы путёвку в корпоративный санаторий выбить. Самой себе.
– Сейчас куда?
– Домой.
Парень промолчал. Рабочий день ещё не закончился, но начальству виднее. Если даже у женщины-часы такие заскоки, от остального мира что ждать? Похоже, у Люции Николаевны со здоровьем проблемы. Лишь бы тут в машине не откинулась. Личный шофёр, обычно, больше, чем обычный наёмный работник. Он в курсе всех твоих дел, в том числе, личных, всех проблем. Пока на зарплате, они молчат, как партизаны.
Не своё – не жалко
Дверь ключом не открывается. Что за день?! Изнутри же закрыто! Может, сын пришёл? Тут вспомнила, что в квартире дочь Ангелины осталась.
– Откройте!
Не поняла, она в свой дом просится?
– Слышите?! Сейчас же откройте дверь! Что за дела? Доколь я тут торчать должна?
На звонок никакой реакции. Стала стучать кулаком. Ноль движения внутри. Музон на всю катушку. Да там толпень! В её берлоге! Тут опять сердце дало о себе знать. Сейчас бы прилечь, успокоиться, обдумать, наконец, обо всём. Вызвала бы милицию или Ангелине позвонила – телефона нет. Что делать?! Торчать тут вечно или подыхать?
– Немедленно откройте!
Кричит, пинает в дверь – ни ответа, ни привета. Соседи явно через глазок смотрят и тоже молчат.
– Можно от вас позвонить? Домой не могу попасть. – Стала к соседям стучаться.
– Вы разве там живёте?
– Живу, конечно.
– Не знаю, не знаю. – Старуха, по голосу, дверь не открыла.
Она их не знает, и они её. Вот к чему приводит, когда живёшь по принципу «дом – крепость» или «моя хата с краю». Сдохнешь и не заметят.
– Ну, хотя бы дайте позвонить. В милицию.
– Ещё чего, тем более в милицию. – Старуха – кремень.
– Вы же вроде якутка. Пожалуйста, откройте. Сердце, к тому же, заболело, впору скорую вызывать.
Старуха молчит.
– Пожалуйста…
Старуха дверь на второй засов закрыла. Всё, приехали. Люция застыла, опёршись спиной к двери собственной квартиры. Тут дверь резко открывается вместе с хозяйкой квартиры. Какой-то шпингалет пулей вылетает. Он вниз, а дверь, выплюнув сей окурок, обратно закрывается. Женщина не успела даже среагировать.
– Открой-ка дверь. Это я, Люция, – и голос у неё не свой, тихий, почти заискивающий.
