– Одна же не пойду, у меня пары нет. Пойдёшь со мной, и точка!
– И с каким лицом я заявлюсь?
– Ну, какое-то с собой захватишь, благо, выбор есть.
– Б@ядь!
Но всё же пошла. С каменным лицом. Такое у Люции тоже есть. Никому до неё дела нет. Похороны всё же не смотрины. Стёпин отец умер года три назад. На Шуре лица нет. Ангелины дочь с подругой пришла. Смотрит исподлобья, как на врага народа. Накрашена, напудрена, словно не на похороны, а на вечеринку пришла. Вульгарная особа с нарисованными глазами, увидев Люцию, в сторону:
– Мусорня…
Я-то зачем припёрлась? Меня не видно, не слышно, я как бы есть, но в самом деле меня нет. И мне тоже с парой нужно было прийти?
– Ты зачем эту стукачку сюда притащила? – спрашивает дочь у матери как бы шёпотом, да всё слышно.
– Тише!
– Дура что ли?
Чтоб подполковника какая-то шпана обзывала – Люция в шоке. В другом месте она бы показала этой маляве в каком месте она дура.
Вокруг горе неподдельное, только она, как застывший истукан. Ни слов соболезнования, ни слёз. Ангелина даже выжала скупую слезу. Наверняка, назло Люсе. Старается быть в тени людей, да злые накрашенные глазки преследовали её в течение похорон. Видать, подруга что-то рассказала дочери. Не сама же догадалась, в чём прокол.
Не хотела идти на кладбище, да Ангелина так за руку ущипнула, что пришлось подчиниться. Шура на людях держится. Только под конец, когда опускали гроб, вся молча затряслась. Ангелинина дочка оказалась за спиной Люции. Как только она кинула горсть земли в могилу, снизу раздался резкий дзинь. С перепугу Люция чуть не упала на гроб в могилу.
– Б@ядь!
Шура, будто только очнувшись, начала суетиться.
– Кто сотовый положил в гроб?
– Боже!
Но поздняк метаться, гроб уже внизу. Не вытаскивать, не открывать же его. Всё, что связано с похоронами, у якутов строго. Шаг влево, шаг право – харам, грех. Они смерти до смерти боятся особенно на кладбище.
– Поминки-то могу пропустить? – взмолилась Люция.
Какое счастье, что в городе живёт. В деревне каждый день приходилось бы пересекаться с этой Шурой. Всё, забыть, стереть. Эту Шуру она больше и не увидит. Время лечит, иного, правда, калечит. У неё всё сложилось. Она смогла обмануть судьбу, заставив всё вокруг играть по её собственным правилам.
Дзинь, дзинь! Вот и сказке конец.
– Алё!
Чем могу, помогу, смотря, кто звонит и что хочет.
– Алё! Не слышно, перезвоните.
Дзинь, дзинь!
– Алё! Ничего не слышно.
Кто в такой час? Номер скрыт. Что за игры, на ночь глядя? Она ещё не ужинала. Дзинь-дзинь, дзинь-дзинь, дзинь-дзинь! Тот же аноним. Поиграли и хватит, заело что ли. Не дадут спокойно покушать, черти.
Дзинь…
– Да! – в ответ тишина.
Нашли, с кем играть.
Дзинь!
– Задолбали!
– Что с тобой?
– Это ты что ли? До этого со скрытого звонили, заколебали. Молчат, ничего не говорят.
– Поклонники, наверное, как в старые добрые времена. Каждой уважающей себя девушке, помнится, так звонили.
– Ангелина, хватит, у меня сил нет.
На нет и суда нет. Звонили весь вечер. Когда домофон ожил, Люцию чуть удар не хватил.
– Да?!
Тишина. На грани нервного срыва, так толком и не поев, выключив всё, легла. Сон не идёт. Этот «дзинь» уже в мозгу звенит. Как только начинает засыпать, Арбыкины тут, как тут. Отец всё членом трясёт, сын с мобильником бегает. В жизни старший покойник член свой не выставлял, только пихал, куда попало, ибо хвастаться нечем. Вот не бывает насильников с огромными членами. Таким бабы сами дают, а ущербные берут своё силой.
