–Да, в архив, – подтвердил Андрей.
Марья Ивановна достала из-под стойки большой, тяжелый ключ, похожий на средневековый артефакт, и протянула ему.
–Только недолго. Там сквозняк сегодня гуляет, как неупокоенная душа.
Спустившись по скрипучей деревянной лестнице, Андрей оказался в подвале-архиве. Воздух здесь был спертым, тяжелым, пахло сыростью, плесенью и чем-то еще – слабым, но отчетливым запахом железа, будто здесь когда-то пролилась кровь или просто ржавели забытые механизмы. Освещение было тусклым – несколько голых лампочек под потолком бросали дрожащий свет на бесконечные ряды металлических стеллажей. Они уходили во тьму, высокие, громоздкие, похожие на скелеты доисторических животных, вымерших задолго до появления письменности.
На полках теснились пыльные папки-скоросшиватели, перевязанные ветхими тесемками. Картонные коробки с инвентарными номерами. Подшивки местных газет за последние сто лет. Андрей медленно шел вдоль рядов, проводя пальцами по корешкам. На некоторых папках виднелись надписи, сделанные каллиграфическим почерком: «Дела репрессированных. 1937 г.». От них веяло особым холодом, не связанным с подвальной сыростью.
Он искал не что-то конкретное. Скорее, он искал ощущение, резонанс, знак – как искал его на карте исчезновений у себя на стене. Иногда здесь, среди пыльных бумаг прошлого, ему удавалось наткнуться на что-то, что выбивалось из общего ряда, нарушало монотонность архива.
И сегодня он это нашел. В самом дальнем углу, на нижней полке, заваленная какими-то ветхими ведомостями, лежала книга. Не папка, не подшивка, а именно книга. В простом черном переплете без каких-либо надписей. Она была тяжелой и необычно холодной на ощупь.
Андрей осторожно открыл ее. Страницы были не бумажными, а плотными, желтоватыми, похожими на пергамент. Текст был набран странным, угловатым шрифтом на неизвестном языке, который отдаленно напоминал готический, но не был им. Однако среди незнакомых символов тут и там встречались вкрапления французских слов, написанных курсивом, словно ключи или подсказки: différance, trace, pharmakon, supplément. Слова, хорошо знакомые ему по работам Деррида, но здесь они выглядели чужеродно, как послания из другого контекста, другого мира.
Но еще более странными были рисунки на полях. Сделанные тонкими, уверенными линиями черными чернилами, они изображали лабиринты без выхода, часы без стрелок, спирали, уходящие в бесконечность. И повторяющийся образ – фигура человека с обычным ключом вместо головы. Ключ был повернут в замочной скважине, которой не было.
Андрей перелистывал страницы, чувствуя, как по спине пробегает холодок. Эта книга не должна была здесь находиться. Она не принадлежала ни этому архиву, ни этому времени. Она была разрывом, аномалией, вторжением чего-то иного. Он поднял голову, вглядываясь в полумрак стеллажей, и ему показалось, что тени в углах сгустились, а запах плесени и железа стал сильнее.
5. Она: Встреча в безмолвии
Андрей был настолько поглощен странной черной книгой, ее непонятными символами и тревожными рисунками, что не сразу заметил ее. Лишь какое-то шестое чувство, ощущение чужого присутствия в этом царстве пыли и забвения, заставило его поднять голову.
Она стояла в нескольких шагах от него, между двумя рядами стеллажей, окутанная дрожащим светом единственной лампочки. Первое, что бросилось в глаза – волосы. Не просто светлые, а совершенно седые, словно у старухи, хотя лицо ее было молодым, почти девичьим. Они были коротко подстрижены, обрамляя лицо с тонкими, правильными чертами и большими темными глазами, которые смотрели на него внимательно, без страха или удивления. На шее, чуть ниже левого уха, виднелся тонкий белый шрам, изогнутый, как запятая.
