Но ничто на свете не длится вечно, даже празднества. В ноябре я решила положить конец торжествам, устроив церемонию, которая по пышности могла соперничать разве что с моей коронацией.
Процессия выдвинулась из Сомерсет-хауса, величественного особняка на Стрэнде, посередине между Уайтхоллом и Темпл-черч, который я в свое время пожаловала лорду Хансдону. Мы с ним решили, что там будут размещаться иностранные послы и проходить пышные приемы. Сегодня он чествовал меня не просто как королеву и кузину – как соратницу в борьбе с армадой.
– Как же так, дорогая кузина, вы сегодня не в латах? – пошутил он.
– В них не подобает появляться в церкви.
– Не знал, – отвечал он. – Мне сейчас неподходящим кажется светский наряд.
Ему, без сомнения, не терпелось поскорее вернуться к себе на север, где он был попечителем Восточной марки.
В тот день я облачилась в платье с невероятной длины шлейфом, который должна была нести Хелена Ульфсдоттер ван Снакенборг, маркиза Нортгемптон, самая знатная женщина в стране. Я сделала ее таковой – или, вернее, позволила ей сохранить титул после того, как она овдовела и повторно вышла замуж за мужчину ниже по происхождению. Я считала ее своей собственностью, поскольку убедила ее остаться в Англии после того, как двадцать лет тому назад ее посольская миссия в свите принцессы Сесилии Шведской подошла к концу. Сесилия давным-давно вернулась домой, так и не выполнив возложенную на нее задачу убедить меня выйти замуж за ее венценосного брата, а ее очаровательная соотечественница стала украшением нашего двора и моей любимой фрейлиной.
– Шлейф тяжелый, Хелена, – предупредила я.
– Мне силы не занимать, – покачала она головой. – Разве я не Ульфсдоттер?
– Вы не похожи на волка, – сказала я. – Впрочем, меня всегда восхищали скандинавские имена, образованные от названий животных – волк, медведь, орел, – Ульф, Бьорн, Арне. Они имеют свое значение.
– Быть достойными их – дело не всегда легкое, – заметила Хелена, примеряясь к шлейфу. – Лучше уж быть Джоном или Уильямом.
Помещения и двор Сомерсет-хауса постепенно заполняли люди, которым предстояло пройти процессией по улицам Лондона, – всего таких насчитывалось около четырех сотен. Внутри собрались советники, знать, епископы, французский посол, фрейлины, дворцовая челядь, судьи и чиновные стражи порядка; снаружи толпились бесчисленные клерки, капелланы, парламентские приставы, глашатаи, церемониймейстеры и ливрейные лакеи. Все ожидали распоряжения выстраиваться в колонну.
Крышу кареты, запряженной двумя белыми конями, венчала точная копия моей короны. Я уселась внутри, и Хелена последовала за мной, придерживая шлейф, чтобы не волочился по мостовой. По условному знаку процессия пришла в движение. Первыми шли глашатаи, церемониймейстеры и герольды. Следом за каретой шагал граф Эссекс, ведя под уздцы моего скакуна. Я не могла не думать о том, что на его месте должен был идти Лестер.
Медленно-медленно наша процессия прошествовала по Стрэнду, миновала Арундел-хаус и Лестер-хаус – еще одно горькое напоминание о нем, темное и безлюдное, – и наконец вступила в Сити, на воротах на входе в который играли музыканты. Меня приветствовали мэр и олдермен в алых одеждах. Вдоль улиц, ведущих к собору Святого Павла, стояли члены городской гильдии в голубых мундирах. Все здания и ограды тоже были украшены голубыми флагами, трепетавшими на легком ветру. На каждом углу мое появление приветствовали бурными криками. Во многом все это напоминало день моей коронации, однако кое-что очень сильно отличалось.
