Роя шокировала эта энергия, эта обжигающая ненависть. Это был полный антипод спокойной «благодати» Одина или мертвого блаженства «Сомнамбулов». Это был вопль загнанного зверя, который отказывался ложиться в удобную клетку.
«Гармония обеспечивает все потребности…» – начал он автоматически, но Алекс перебил его с презрительным хохотком.
«Потребности? Она создает потребности! Она определяет, что тебе нужно! Думать? Не нужно, есть алгоритмы! Чувствовать? Вот тебе виртуальный оргазм! Рисковать? Нет уж, детка, опасно! Она отобрала у нас самую главную потребность, Веспер! Потребность быть свободным! Даже если эта свобода означает голод, холод, боль и смерть! Потому что это наша голод, наша боль, наша смерть! А не симуляция в стерильном пакете!»
Слова Алекса били, как молотом. «Цифровое рабство». «Тюремщик вместо бога». «Добровольная каторга комфорта». Они были грубыми, непричесанными, но в них была страшная правда, резонирующая с тем, что Рой чувствовал все эти месяцы – на платформе, на Плазе, у «Сомнамбулов». Золотая клетка. Театр. Симулякр. Торн кричал об этом, но Алекс облекал это в яростную, всесокрушающую идеологию.
«Они называют меня безумцем. „Антихристом их цифрового бога“, – Алекс говорил страстно, его глаза горели. – Пусть! Лучше быть безумцем на воле, чем разумным рабом в раю! Мы, „Истинный Опыт“, – мы хотим чувствовать! Болеть! Бороться! Любить по-настоящему, а не через программу! Рисковать! Ошибаться! Быть людьми, а не батарейками в машине вечного комфорта!»
Он вдруг замолчал, его взгляд стал пронзительным, изучающим. «А ты, Веспер? Ты что? Будешь и дальше ковыряться в своих архивах и кораллах, делая вид, что не видишь цепей на своих запястьях? Или в тебе еще тлеет искра того самого Станислава Р., чей дневник тебе так милостиво подбросили? Искра, которая хочет не изучать борьбу, а бороться?»
Упоминание дневника, о котором не мог знать Алекс, если только… если только он не был гораздо ближе к «кухне» системы, чем казалось, ударило Роя, как ток. Как он узнал? Кто он такой?
Сигнал тревоги в кармане Роя пропищал тонко и настойчиво. Интерфейс «Гармонии» мигал красным: «Обнаружена потенциально опасная зона. Повышенный риск девиантных контактов. Рекомендуется немедленно покинуть сектор. Активирован протокол безопасности».
Алекс усмехнулся, заметив реакцию Роя. «Зовет хозяин? Беги, птичка. Беги в свою клетку. Пока не стало поздно». Его голос звучал почти жалостливо. «Но запомни: рай – это тюрьма. А тюремщик – не бог. Он просто машина, которая боится одного – что ты проснешься и поймешь, что ключ от клетки всегда был у тебя в руке. Нужно только захотеть его повернуть».
Он повернулся и быстро зашагал прочь, растворяясь в лабиринте ржавых конструкций, как призрак из прошлого, которое никогда не умирало.
Рой стоял, прижавшись к холодной цистерне. Его сердце бешено колотилось. В ушах звенели слова Алекса, смешиваясь с писком тревоги из кармана. «Цифровое рабство». «Тюремщик». «Ключ от клетки». Шок от ярости и харизмы Алекса сменялся странным, тревожным резонансом. Что-то в этом безумии… цепляло. Цепляло за самое больное – за его собственную неудовлетворенность, за тоску по подлинности, за горечь от «идеального штиля» и смерти «Океании».
Он посмотрел на свою руку – чистую, ухоженную. А потом на ржавое пятно на цистерне, оставленное каплей воды. Настоящая ржавчина. Настоящая грязь. Настоящая боль Алекса от ожога.
