– Таня! – Окрик и, кажется, легкие пощечины вернули ее в чувство. Над ней склонились Оля, няня и Маша.
– Очнулась! – выдохнула няня и оперлась на ближайшее дерево, схватившись рукой за сердце. – Ох, Таня, душа моя…
– И что это вам, барышня, вздумалось по лесу бегать? – проворчала Маша, отряхивая и поправляя на Татьяне платье.
– Ты видела? Ты нашла цветок папоротника? – опаляя жарким дыханием ее ухо, прошептала Оленька.
Татьяна покачала головой, и сестра разочарованно закусила губу.
– Барин! Барин!
Евгений, продрогший, в сырой одежде, грязный, измотанный, вынужденный слоняться полночи по лесу, только ступил на двор, как в него репьем вцепился Лукьян, слуга дяди. Он был таким же старым, как его хозяин, кривым и морщинистым, что еще сильнее бросалось в глаза при свете восходящего солнца. Только лишь цепкий взгляд исподлобья оставался живым, подвижным и требующим внимания, как и в годы молодости. Такое требование никак не получалось игнорировать.
Онегин выпустил поводья бестолкового Козыря, и конюх, завидев хозяина с конем, неспешно поплелся к ним.
– Эта скотина понесла меня, – пожаловался молодой барин, небрежно стягивая с рук вымазанные глиной перчатки. Глины хватало и на его костюме, и в волосах. Евгений вообще не припоминал, чтобы хоть раз в жизни настолько напоминал голема из грязи. Хотелось прямо здесь скинуть с себя испорченную одежду и сигануть в бочку для полива огорода, которая стояла у забора. Онегину претила грязь, он физически ощущал ее на себе. – Влетели в овраг. Как голову мне не сломал? – проворчал Онегин. – Я вытащил его, хромает на две ноги. Посмотри, что там.
– Костров, поди, испугался, – низко протрубил конюх Иван, похлопывая непослушную животину по крутому боку. – Постой-ка, милый, не дергайся.
– Пожалуй, костров, – не спорил Евгений.
Упрямый конь и так вымотал ему все нервы и силы. Создавалось впечатление, будто Евгений на себе дотащил его до поместья. А уж как увещевал и уговаривал, пока тянул его из оврага, и вспомнить неловко. Чего только коняге не пообещал: и яблок из райского сада, и кобыл с крупом, достойным падишахов.
Настойчиво требуя внимания, Лукьян жестом заставлял конюха замолчать и не лезть со своей скотиной.
– Сегодня, может быть, сейчас уже Андрей Александрович испустит дух, – сообщил старик, удивленно и вместе с тем деловито оглядывая молодого Онегина. – Поторопились бы вы, барин. Уж как держится, не знаю.
Евгений невольно подумал, что после ночных приключений ему и самому грозит испустить дух от усталости. И случится это с ним наверняка тоже уже вот-вот. Но сопротивляться не стал и направился в спальню умирающего.
Кто бы сомневался, что дядя, два месяца в этом захолустье промучив его своими причудами, капризами и придирками, выберет для смерти, которую Евгений, не скрывая нетерпения, уже ждал, самое неудачное утро. Оставалось уповать лишь на то, что это действительно сейчас случится.
Прибыв в деревню в конце весны, Евгений не мог и представить, что его дядя, почтенный Андрей Александрович, будет медлить со своей кончиной. Уверенно лежа на подушках, вредный старикашка удумал напоследок всласть поиздеваться над племянником, так сказать морально окупить свои посмертные вложения. Дядюшка стремительно и властно установил порядки и правила, не подчиняться которым не имелось никакой возможности. То одно у них было принято, то другое считалось благоразумным, и Онегин сам не заметил, как уже ходил по струнке, подвластный воле взбалмошного старика.
