* * *
Сцена с плачущей красоткой на несколько дней лишила маркиза покоя. Она стала причиной странной неразберихи и сумятицы, которая творилась в его голове и душе.
Пару недель спустя после похорон Луис Игнасио с Инес Адорасьон посетили Театро-ди-Сан-Карло[40]. Новый герцог ди Маддалони за 750 дукатов в год абонировал ложу в первом ярусе Королевской оперы. Сейчас он пребывал в трауре, поэтому не мог позволить ни себе, ни молоденькой жене светских увеселений. Чтобы ложа зазря не пустовала, предложил брату супруги воспользоваться ею. Семнадцатилетнюю Инес нужно было начинать выводить в свет. Посещение театра – вполне приемлемый повод для этого.
Войдя в зрительный зал, маркиз отметил, что тот заметно похорошел. К свадьбе короля Фердинанда[41] была проведена реконструкция и обновлен интерьер. В дополнение к живописным полотнам и богатому золотому убранству на внешней стороне каждой ложи появились большое зеркало и жирандоли[42] на две свечи. От этого зал заблистал невиданным великолепием. Сама ложа напоминала уютный салон, где с легкостью могли разместиться от шести до двенадцати человек.
В тот вечер в театре давали оперу-буффа композитора Пьетро Аулетты[43] на либретто Дженнаро Федерико[44]La Locandiera[45]. По сути, комическая опера представляла собой две фарсовые сценки, искрящиеся сочными неаполитанскими диалектизмами и грубоватым юмором. Они были разбиты балетной интермедией[46], приправленной налетом легкого эротизма.
Луиса Игнасио поразила шумиха в зале на протяжении практически всего представления. Маркиз знал, что в искусстве беседы неаполитанцам нет равных, но не представлял, что в Королевской опере оно возведено в абсолют.
Несмотря на то, что ведущие партии в этот вечер исполнялись прославленными певцами, такими как divo assoluto[47] Гаэтано Гуаданьи[48], выдающийся тенор Антон Рааф[49] и prima donna Анна Лючия де Амичис[50], публика переговаривалась, подавала друг другу знаки, смеялась и даже вставала с мест и ходила во время длинных речитативов.
А в ложах кардинала Аквавивы и князя Франкавиллы, расположенных по соседству с palco reale[51], которая на этом представлении, к счастью или несчастью, пустовала, слуги и вовсе сервировали специальные складные столики всякого рода конфитюрами, сладостями и прохладительными напитками, которыми угощались визитеры этих господ.
Таким образом, зал с шестью ярусами лож на три тысячи мест гудел как осиный рой. У маркиза сложилось впечатление, что неаполитанцы посещают оперу отнюдь не для того, чтобы слушать музыку. Вероятно, визиты в Театро-ди-Сан-Карло преследуют иные цели, хотя голоса певцов и декорации, по мнению маркиза, были отменными.
Кроме певческого дара, все исполнители были щедро наделены актерским талантом. Они прекрасно двигались, владели жестами и мимикой, прыгали и вертелись. При этом вели диалоги и непринужденно меняли костюмы.
Луис Игнасио не мог понять, то ли неаполитанская публика слишком избалована мастерами оперы, то ли вокальные экзерсисы являются для нее наиболее подходящим фоном для улаживания собственных дел, но бесконечный шум слегка стихал лишь во время главных арий, когда зрители наконец-то вспоминали, зачем пришли в сей храм Мельпомены. Именно тогда публика начинала понемногу прислушиваться и присматриваться к происходящему на сцене.
Всё изменилось с началом танцевального дивертисмента
