Германия: философия XIX – начала XX вв. Сборник переводов. Том 5. Номинализм - страница 33



«путать определенное понятие механической силы с многообразными специальными силами, которым могут быть подчинены всевозможные явления. Ведь механическая сила остается основой всех других форм деятельности, но она не тождественна поэтому с этими формами».

Поэтому философ неизбежно полемизирует против такого толкования или расширения закона сохранения силы, которое, вместо того чтобы

«осознает, что одно и то же количество механической силы, вновь появляющееся в явлениях, отнюдь не представляет собой дальнейшее вульгарное понятие силы, а именно не является также причиной форм», а скорее «отрицает различные силы природы в их специфике и отдается беспредметной, фантастической идее превращения».

В «философии реальности» есть

«единство силы или, как всегда следует прямо сказать, механической силы, ибо совокупность явлений имеет не больше значения, чем единство материи. Насколько последняя препятствует разнообразию основных материалов, настолько же тот факт, что во всех действиях и явлениях используется определенное количество механического труда, умаляет специфическую природу отдельных родов сил и схем. Из одной и той же материи могут быть вылеплены самые разнообразные вещи, и закон сохранения ее количества не противоречит специфической природе высших явлений жизни. Но с механической силой дело обстоит точно так же; каждое конкретное действие сил природы происходит только тогда, когда в дело одновременно вступает определенное количество движущей силы».

Подобно тому как химические элементы представляют собой типичные различия внутри постоянной, квантово неизменной материи, постоянный приток механической силы также проявляется в различных типичных формах. Различие здесь существует лишь постольку, поскольку сами эти элементы сохраняются, в то время как отдельные виды силы могут превращаться друг в друга, возникать и снова исчезать. Однако Дюринг допускает такую возможность,

«ограничить мир химических различий множественностью форм подобной материи и ее состояний в силу столь же подобной механической силы» и «считать превращения формы в лестнице физических сил устраненными в дифференциации химических элементов».

Впоследствии, однако, это различие также исчезнет. Однако, поскольку до сих пор не было «никаких фактических оснований для опыта»,

«сомневаться в абсолютном своеобразии и вечной неизменности качественно различных атомов»,

то же самое следует рассматривать как фундаментальный закон Вселенной и, помимо «видов, участвующих в потоке изменений», предполагать также «дремлющие общности» или «абсолютно устойчивые роды».

Знаменательно, что Дюринг яростно выступает против органической теории трансмутации в ее нынешней форме дарвинизма, в то время как он отнюдь не враждебен идеям развития и даже полностью признает основные черты теории Ламарка. И хотя это отношение, вероятно, в основном определяется моральными соображениями, и философия, которая стремится не столько к представлению гуманитарных принципов, сколько к интеллектуальному постижению реальности, должна быть прежде всего оскорблена морально сомнительными практическими последствиями, которые иногда необоснованно извлекались из дарвиновской доктрины борьбы за существование, нельзя отрицать, что сам характер чисто научной теории содержит элемент, противоречащий взглядам Дюринга. В конечном счете именно игнорирование, фактическое отрицание «реальных видов» делает дарвинизм в смысле «философии реальности» отклонением от пути точной науки и «туманной идеей преобразования». Не то чтобы Дюринг, подобно обычным догматикам вида, видел реальные единицы в видах или в высших группах ботанической и зоологической системы – такой наивный, некритичный подход полностью исключен из мировоззрения этого гениального мыслителя, – но он упускает «типичные и формирующие элементы» в дарвиновском построении органических царств, через раскрытие которых можно получить истинное понимание процесса становления и развития. Он отмечает.