– С алкоголем у нас как везде, – осторожно ответил я на вопрос Гриши, вовремя вспомнив, что в стране второй год шла жесткая антиалкогольная кампания. Интересно, к чему он ведет разговор?
– Тоже трезвенники и язвенники? – ухмыльнулся Толик, но Гриша его осадил одним только взглядом, и тот замолчал.
– Лично я не любитель выпить, – мой голос прозвучал уверенно, и я еще раз мысленно порадовался, что доставшееся мне тело со мной в этом плане солидарно. – И пьянство на рабочем месте у себя в редакции не приветствую.
– И правильно, – философски изрек мастер, который в отличие от Толика умел не подавать виду, если ему что-то не нравилось.
А я догадался, к чему все клонилось – мужики прощупывали почву, можно ли при мне плеснуть горячительного. Выяснив, что я как раз «из этих», то есть «трезвенников и язвенников», они быстро свернули тему. Точнее, Гриша явно хотел это сделать, а вот его напарник все же не выдержал.
– Вот скажи мне, редактор, – он упер руки в боки. – Почему у нас тут все запрещают, а в Чернобыле, говорят, это самый ходовой товар?
– Водка же от радиации вроде защищает, – осторожно заметил Гриша. – У нас-то тут ее нет.
– Да не скажи! – кипятился Толик, повернувшись уже к нему. – У меня зять в ликвидаторах, он рассказывал, что лишние рентгены даже до шведов с немцами дошли. Неужели, думаешь, мимо Андроповска с Калинином пролетело?
Мимо в этот момент проходил колоритный усатый мужик в кепке, похожий на типичного рабочего с советских производственных плакатов. Услышав спор, он завернул к нам и, стрельнув папиросу, вклинился в беседу. Мне оставалось лишь закурить еще одну, благодушно протянутую щедрым Гришей, и внимать, что думали о радиации простые советские люди восьмидесятых.
– Я вот слышал, что после Чернобыля у всех теперь рак будет, – хриплым басом говорил Степа, как звали колоритного усача. – В европейской части Союза так точно.
– По мужской части, говорят, могут быть проблемы, – добавил Толик. – Дочь боится, что они второго не смогут родить. Зять-то оттуда вернулся недавно, вроде здоровый, а может, просто при мне держится, но черт его знает… Времени-то мало прошло.
Он все еще продолжал сокрушаться, а я выделил из всего этого разговора главное: пока наш парторг Громыхина ищет чернобыльцев, я уже это сделал. Главное, чтобы зять Толика жил здесь, в Андроповске, а не, скажем, в Москве.
– Он у тебя местный? – как бы промежду делом уточнил я.
– Местный, андроповский, – подтвердил Толик. – А что?
– Поговорить с ним хотелось бы, – честно ответил я. – А то у нас в городе герой-ликвидатор живет, а в газете про него не написано.
– Так ты позвони ему и спроси, – мой временный коллега по профессии прессовщика воспринял идею с жаром. – Есть ручка с бумажкой? Номер тебе напишу…
Я протянул Толику блокнот с заточенным карандашом, как тоже теперь стал носить по примеру старой гвардии, и он нацарапал мне нужные цифры с именем – Павлик Садыков. Теперь нужно будет согласовать кандидатуру с Краюхиным, чтобы вдруг нечаянно не подставить парня, и статья, посчитай, у меня в кармане. Поблагодарив Толика, я пожал ему руку, и с этой минуты он уже не смотрел на меня с плохо скрываемым подозрением. А я решил, раз уж явился сюда из будущего, привести парня на обследование и проследить, чтобы тот начал лечиться. Ведь если можно помочь хотя бы одному человеку, не стоит этой возможностью пренебрегать.
