— Никак.
Лигур освободил мои руки, вновь ухватил за подбородок:
— Ответ неверный. Я жду.
— Не ваше дело! — я почти выкрикнула.
Вырвалось само собой, на эмоциях, я даже не успела осмыслить. Замерла, ожидая реакции.
Глаза Кондора полыхнули яростью. Он отстранился:
— На колени, рабыня, — прозвучало убийственно холодно и ровно, на контрасте с недавним жарким шепотом.
Я стояла истуканом. Не мелькнуло даже мысли исполнить приказ. Он схватил меня за волосы, дернул вниз. Я рухнула на камень, лишь успела вовремя выставить руки. Стояла на четвереньках и глохла от такого унижения.
— На колени!
Я, наконец, выпрямилась, но голову не опустила. Это было выше меня.
— Глаза!
Я не подчинилась. Продолжала открыто смотреть снизу вверх.
— Я прикажу выпороть тебя. Еще лучше — сделаю это сам.
Не знаю, какой демон в меня вселился. Внутри будто скопилось электричество, которое рвалось наружу. Было плевать на чувство самосохранения. Я уже нахлебалась унижений. Понимала, что это лишь начало, но уже была сыта по горло. Не подчинюсь. По собственной воле не подчинюсь! Я свободная имперка. Меня заманили сюда подлым обманом. Незаконной сделкой. Я не рабыня. И не буду ею. Тем более, для него.
Я поднялась без позволения, вскинула голову. Это был мой протест.
— Вы можете все. Принудить, заставить, опоить, наказать. Но по собственной воле я никогда не встану перед вами на колени. Я свободная имперка. Я не рабыня.
Не ожидала, что он улыбнется. Кондор вновь приблизился, приперев меня к стене, легко коснулся губ кончиком пальца:
— Встанешь… Ты сделаешь все, что я пожелаю. Ты полюбишь меня. Как своего господина. И как мужчину. Я тебе обещаю. — Он снова и снова водил с нажимом по моим губам, и я цепенела, как от гипноза. От его шепота, от его прикосновений, от странного вибрирующего страха, который никогда не испытывала. — И запомни одну вещь, Мирая: я пока не знаю, кто тебя заказал, но если ты позволишь ему овладеть тобой — пеняй на себя. Я буду очень, — он говорил прямо мне в губы, едва не касаясь, — очень недоволен.
Эта мягкая формулировка показалась красноречивее иных конкретных слов, в которых можно было не стесняться. Звучала с особым смыслом, от которого лихорадило. Я посмотрела на Кондора с недоумением, даже страх на мгновение куда-то забился:
— Разве от меня это зависит? Я здесь не могу даже защитить себя.
Его губы вновь исказила едва заметная улыбка:
— А ты сумей. Делай, что хочешь. И помни, радость моя: гость придет и уйдет. А я — останусь. — Он провел пальцами по моей щеке: — Рядом… очень близко…
Я сглотнула, не зная, что ответить. Что тут вообще можно было ответить?
Кондор отстранился. Неожиданно ухватил меня за талию и переставил от двери, будто вазу. Я услышала знакомый писк замка. Дверь с шорохом отворилась, и лигур вышел, оставив меня в совершенной растерянности.
10. 10
Дверь вновь щелкнула замком, и я с ужасом поняла, что заперта. Замурована в этой каменной коробке. Сердце колотилось, как безумное, меня бросало в жар. Шепот Кондора будто остался под кожей, въелся, расползался. Хотелось встать под душ, смыть его с себя, соскоблить ногтями. Всего лишь слова, пара небрежных касаний, но меня лихорадило, выворачивало, отдавалось в животе. Чудовище! Будь он проклят! Будь проклят!
Я обхватила себя руками, сжалась, старалась ровно и глубоко дышать. Сначала я прислушивалась, надеясь, что вот-вот отворят, но шли минуты, и ничего не менялось. Меня изолировали.
