Год семьи - страница 14
– Ишь, ты! Ежели всем козырять…
– По уставу честь отдать полагается…– напомнил Василий без надежды на взаимность и понимание.
– Разговорчивый попался! – выразил неподдельное возмущение инспектор. – Больно умный, как я посмотрю!
– Умный, – не стал спорить и отнекиваться, но покладисто согласился шофёр.– Не нравлюсь? Вам глупые по душе?
Что касается внутренних убеждений, Колыванов как здравомыслящая личность грубость отрицал в корне. Несдержанное слово, конечно, оскорбляло слух, неоправданная грубость мешала взаимопониманию, необоснованное хамство препятствовало общению.
"Отсталый солдафон, никакого в нем содержания", – нелестно отметил про себя Колыванов, всем видом игнорируя постового. А тот, знай себе, насвистывал популярную мелодию и в ус не дул, хотя был безусым. – Инспектор, ты всё-таки офицер,– сдержанно, но с укоризной попрекнул его Колыванов.
– Ну, офицер и что дальше?– старший лейтенант удивился, как будто до сих пор не брал в толк свою принадлежность и звание.
– Офицер, а манеры солдатские. Только что из казармы.
– Мы – люди казённые, – нахмурился инспектор, как бы намекая, что миндальничать и разводить церемонии ему не к лицу, но за напускной строгостью Василий угадал смущение.
Не найдя ничего интересного в кабине, старший лейтенант раздосадованно сопел, тесная униформа стягивала тучное тело, гаишник смахивал на перекормленного ребёнка, у которого тугие пелёнки вызвали законное недовольство. Выбравшись из кабины, дорожный инспектор заглянул под капот, где проявил незаурядный интерес к мотору. Впрочем, ничего предосудительного старший лейтенант не нашёл и расстроился ещё больше. До поры, видно, он ещё надеялся, однако надежда, похоже, на глазах слабела и угасала. Но что сетовать и пенять, мысли поспешают, а язык находчив: до поры до времени не сеют семени, до поры и вёдра носят воду, до поры и кувшин за коровой ходит. Все мы горазды, коль народ подсобит: до поры – у норы, а в пору – и в нору.
Со своей стороны, шоферу по-прежнему было невдомёк, что ищет служивый. Внезапные догадки и неожиданные мысли приходили на ум и тотчас исчезали, даже богатая, свойственная шофёрам интуиция подводила, лишь естественная досада и ярко выраженное недоумение мучили психику и весь организм.
Не обнаружив под капотом ничего существенного, кроме мотора, старший лейтенант погрузился в раздумья. Ещё издали бросались в глаза его озабоченность и разочарованное состояние, и Колыванов, который, казалось бы, не имел никаких оснований для симпатии, на самом деле невольно сочувствовал офицеру и непроизвольно за него переживал.
Тем временем дорожный инспектор, задумчиво двигаясь, обошёл фуру, дотошно изучил сцепку и сопутствующие конструкции, Колыванов, как свита, терпеливо сопровождал его сзади, и, как свита, держал подобающую дистанцию.
– Найду, мало не покажется,– неожиданно пообещал старший лейтенант, адресуя в пространство загадочную угрозу.
С точки зрения научной химии, голос дорожного инспектора содержал высоко углеродное железо, придающее материалу особую твердость и уверенность в своих силах. Если откровенно, кого-то другого угроза могла до смерти напугать или привести в замешательство, но только не Колыванова. Как говорится, не на того напали. Храня выдержку и соблюдая хладнокровие, Василий терпеливо ждал объяснений. Ждал, но не дождался.
– Инспектор, ваше поведение меня интригует, – в официальной манере заявил Колыванов. – Объясните смысл ваших действий.