«Недельки на две». Эта фраза упала в сознание Величко с тяжестью чугунной гири. Две недели. В его двухкомнатной квартире-берлоге. Тетя Валя и неведомый «дядя Коля». Две недели чужого присутствия, разговоров, бытовых мелочей, нарушения его выверенного, почти монашеского распорядка. Две недели хаоса.
– Я… понимаете… у меня тут… не очень удобно, – попытался он возразить, но голос его звучал слабо и неубедительно.
– Ой, да брось ты! – беззаботно отмахнулась тетя Валя. – Не стесняйся! Мы не гордые, на диванчике поместимся! Все, Артемчик, не буду тебя отвлекать! Жди нас послезавтра! Целуем!
И прежде чем Величко успел придумать хоть какой-то аргумент, хоть какую-то ложь про срочный ремонт или заразную болезнь, в трубке раздались короткие гудки.
Он медленно опустил трубку на рычаг. В кабинете снова воцарилась тишина, но она была уже другой – не плотной и рабочей, а звенящей, наполненной гулким эхом тети Валиного энтузиазма. Он сидел неподвижно, глядя на мерцающий экран с рядами непонятных символов. Праязык Сознания… атомы мысли… универсальные когнитивные структуры…
И тут же – тетя Валя и дядя Коля из Воронежа. На две недели. На диванчике.
Абсурдность ситуации была почти физически ощутимой. Его упорядоченный, замкнутый на исследовании мир дал трещину, и в эту трещину готовился хлынуть поток совершенно чуждой, бытовой, нелепой реальности. Он почувствовал приступ легкой паники. Его кабинет, его квартира были не просто жильем – это было продолжение его рабочего пространства, его ментальной лаборатории. Вторжение посторонних, тем более таких… далеких и, судя по голосу, бесцеремонных родственников, было равносильно саботажу.
Предчувствие хаоса было почти осязаемым. Хаоса, который ворвется в его жизнь не по его воле, забирая время, силы, концентрацию. Так не вовремя. Невероятно не вовремя. Словно кто-то специально подгадал этот визит, чтобы выбить его из колеи именно сейчас, когда он подошел так близко к чему-то важному.
4.
Вернувшись поздно вечером домой, измученный перспективой разбирать архивные завалы и принимать незваных гостей, Величко мечтал лишь об одном – о нескольких часах тишины в своей квартире, где он мог бы хоть немного продвинуться с Протоглифами, пока мир не обрушился на него окончательно. Его соседи сверху, чета пожилых пенсионеров, Петровых, были воплощением тишины. За все годы, что он жил здесь, он слышал от них разве что редкое шарканье тапочек или приглушенный звук телевизора. Его квартира всегда была его крепостью, его акустическим убежищем.
Он заварил крепкий кофе, разложил распечатки глифов на кухонном столе – единственном относительно свободном пространстве – и попытался настроиться на работу. В голове еще крутилась навязчивая гипотеза о «Праязыке Сознания», и ему казалось, он вот-вот ухватит новую тонкую нить закономерности в одной из последовательностей…
В этот самый момент потолок над его головой взорвался оглушительным, визжащим ревом.
ВВВВВВВВЗЗЗЗЗЗЗЗЗ!
Звук был настолько внезапным и яростным, что Величко подскочил на стуле, едва не расплескав кофе. Перфоратор. Кто-то включил перфоратор прямо над его головой. Звук не просто резал уши – он проникал сквозь кости черепа, вибрировал в зубах, в грудной клетке. Казалось, весь дом дрожит от этой механической ярости.
Он замер, недоверчиво глядя на потолок. Петровы? Затеяли ремонт? Ночью? С перфоратором? Это было настолько же неправдоподобно, как если бы они начали разводить крокодилов в ванной. Но звук не унимался. Он сверлил, буравил, крошил невидимый бетон и остатки его способности к концентрации.
