Он прикоснулся губами к её пушистой щеке.
– Смотри, Димитро, вон там, на скале, витой виноград, – вырвалась козочка из объятий, – смотри, как переливаются его крупные гроздья на солнце, – воскликнула Калиопи.
– Сейчас я тебе их достану!
– Что ты! Сорвёшься!
Но Димитрис, скинув сандалии, ловко и прытко, как дикий зверь, вскарабкался по камням к площадке, где росла резная лоза. Через пять минут Калиопи наслаждалась кисло-сладким вкусом солнечных ягод дикого винограда и кормила ими любимого, как птенца.
– Я намереваюсь идти к Никосу, чтоб просить руки твоей, Калица. И мой отец тебя примет. А ты? Ты хочешь, чтоб мы никогда не расставались?
Катю головокружительно тревожил вкус мужских губ во сне, и она слышала свой голос:
– Да.
Она открыла глаза. Бледное северное солнце просвечивало в утренней дымке. Пора вставать. Но Кате стало сладко, тепло. Она пригрелась и не желала выползать из-под пледа. Сколько-то минут она лежала, не отойдя ещё от ночной сонной неги. Но внезапно нахмурила лоб и мгновенно уселась, свесив ноги с дивана. Оглянулась. Всё та же комната. «Это был сон? Нет, какой же это сон? Это происходило со мной, когда? В каком году? Шестнадцать лет, стало быть, 19… год, XX-й век, и я училась в школе. Я-то видела себя в древнем мире. И он, он – Димитрис Макропулос? Опять?
Я помню, что он сын владельца земельных угодий за городом, городом… Ах, не могу вспомнить название города, – шептала Катя. – Тихо-тихо-тихо! – скомандовала она себе. – Сны в такой подробности, в тончайших мелочах не запоминаются. Даже если и помнишь непродолжительное время канву сюжета, то подробности стираются за считанные минуты.
Но я сейчас помню абсолютно всё, до мельчайших деталей. Я в состоянии повторить каждое слово, каждый жест, я чётко представляю его лицо, лицо юноши-красавца по имени Димитрис. Человек обычно не способен детализировать события сна. Только события реальности! И потом, речь! Я говорила на том наречии, – Катя сдвинула брови к переносице, – сейчас воспроизведу. Это не сон! Это не сон! Боже, где я побывала вновь?! Что это со мной?! И сердце моё болит, ноет, трепещет и тоскует! Какой ужас! Я люблю несуществующего античного грека! Где же он? Куда он пропал?
А почему я, собственно, боюсь? Бояться же нечего! Если в мою голову лезут непонятные по происхождению, но захватывающие вещи, то, видимо, нужно изо всех сил напрячься и ещё что-нибудь вспомнить, так я сумею добраться до конца, узнать, где же этот легендарный Димитрис, который настолько сильно в меня влюблён. В меня?.. В неё?.. В Калиопи?!» – с сумбуром в голове Катя направилась в ванную.
Она уставилась на своё отражение в зеркале. Нет, надо умыться. Умылась, натёрла полотенцем лицо, расчесала волосы, вот так лучше. Отражение было точь-в-точь вылитое повторение призрачной девушки Калиопи Павлидис, только видом постарше.
Катя долго вглядывалась в своё отражение, до того состояния, когда получалось, что вроде бы Катя взирает не на себя самоё, а на стоящую напротив живую Калиопи. Смугловатая кожа, чистая, гладкая (при длительном взгляде появилась мутная пелена перед глазами, и оттого помятости вокруг глаз стали незаметны, и возрастные огрехи лица стёрлись).
Огромные синие глаза, в центре их озера – чёрный островок зрачка. Катя немного усмехнулась, и глаза повеселели, а озорные они… Чёрные смоляные волосы густо обрамляют овал лица. Она зажмурилась и постаралась вернуть ощущение сна, когда к её щеке прикасались губы Димитро. Наваждение!
