Грейте ладони звездами - страница 10
– Я хочу кое-что тебе объяснить, – добавляет молодой человек, видя мое нежелание зарывать топор войны. – О том, что произошло вчера...
Нехотя протягиваю руку и беру «маффин примирения», отмечая, как красивые губы растягиваются в улыбке. Нельзя ни признать, что красивые люди имеют над нами определенную власть… Мы невольно смягчаемся по отношению к ним, даже если они этого не заслуживают.
– Проходи. – Я отступаю, пропуская посетителя в дом.
Мы проходим в гостиную, и я молча встаю у дивана, желая наглядно продемонстрировать, что не рада его присутствию здесь и приглашать сесть не собираюсь.
Доминик вовсе не глуп и отлично меня понимает, и все-таки это никак не меняет ни дружелюбного выражения на красивом лице, ни покаянной улыбки. Передо мной будто другой человек, словно и не было его вчерашнего флирта и скабрезного поведения...
– У вас очень уютно, – говорит он, окинув комнату взглядом. – Твой муж дома?
– Полагаю, ты знаешь, что нет, – отвечаю холодней, чем хотела бы. – Итак, что ты хотел объяснить?
Доминик глядит на меня долгим, внимательным взглядом, словно пытается заглянуть прямо в душу и прочитать, как одну их тех книг, что стоят на моей собственной полке, и хочется верить, ему это не удается. Ведь, хочу я того или нет, в его присутствии и под этим пристальным взглядом я ощущаю невольный трепет в груди... Будто один из книжных героев, тех красавцев, что поминутно разбивают сердца, явился вживую пообщаться со мной. Но ведь жизнь не какой-то сентиментальный роман...
А Доминик говорит:
– Извини, мне нелегко говорить о таком, но Пауль взял с меня слово, что я это сделаю... – Он запускает пятерню в волосы и взъерошивает их нервной рукой. Наблюдаю за ним, совершенно сбитая с толку: никак не могу сопоставить дерзкого Ника с этим смущенным мальчишкой. – Он мне просто мозг вынес, когда услышал вчера, как я с тобой говорил! – добавляет с легкой улыбкой. – И вел себя некрасиво, признаю. Каюсь. Извини меня, Джессика!
Он либо отличный актер, либо действительно сожалеет, потому что я верю ему, пусть и хмурюсь помимо воли, продолжая молчать.
И Доминик продолжает:
– Должен признаться, что нарочно устроил вчера то представление для тебя! Извини. Припрятал бутылочку с мылом и спустился, так сказать, неглиже… – Парень пожимает плечами.
– И зачем ты так поступил?
– Хотел испытать тебя.
– Испытать? Меня? – Мы глядим друг другу в глаза.
И я ощущаю, как за радужкой ярко-голубых глаз таится больше того, о чем он решается рассказать. И веселость его напускная. Все, как с Хеленой…
Вот и сейчас он с улыбкой осведомляется:
– Разве, тебе не понравилось? – Пытается уйти от ответа.
Тогда зачем вообще начинал разговор?
– Нет, не понравилось! – отвечаю, как есть. – Не так я думала познакомиться с сыном подруги, которого мне описывали, как самого милого мальчика в мире...
– Так я разве не милый? – с щенячьей улыбкой любопытствует он.
И я очень серьезно отрицательно машу головой. Пусть не надеется, что я куплюсь на его детские выходки и забуду о главном…
– Так в чем именно заключалось мое испытание? – интересуюсь у парня. – Как, по-твоему, я должна была себя повести?
– Нежнее? Заинтересованнее? Игривее? – предлагает он варианты, и все более строгой я делаюсь, слыша каждый из них. Он это серьезно? И парень, наконец, догадавшись, что легкомысленным тоном ничего не добьется, перестает улыбаться. – Прости, никак не привыкну, что ты строгая, как училка литературы! А ведь обычно на всех без исключения маминых подружек моя улыбка действовала безотказно. – Презрительно усмехнувшись, я почти готова уйти, так как самовлюбленный павлин явно недостоин того, чтобы тратить на него свое время, но Доминик продолжает: – Года три назад у мамы появилась подруга, которую она расхваливала почти так же, как теперь расхваливает тебя, и которая и в половину не нравилась Паулю так, как ты... Впрочем, ему тогда было тринадцать, и, ясное дело, ему не было дела до какой-то там великовозрастной тетки, с которой мама проводила все свое время... Зато у нее был к Паулю интерес: она очень красноречиво строила ему глазки и этим не ограничивалась… – Доминик усмехается, не смея смотреть мне в глаза. – Я разозлился до жути, когда это заметил…